— Трофим был тяжело ранен, полицейские его взяли, допросили, и он меня сдал.
— А как ты узнал?
— Полчаса назад видел Федора.
Федор был знакомый полицейский, за деньги делившийся информацией.
— Да, нерадостные новости.
— Есть еще хуже. Пинский поклялся, что найдет меня — тебе в отместку.
— Этого я и боялся, — кивнул Григорий.
— Что же делать?
— Езжай в Москву. В Петербурге тебе оставаться опасно.
— Но и Москва не так далеко, особенно теперь, когда есть телеграф.
Григорий понял, что Левка прав.
Снова прозвучал гудок. Скоро уберут сходни.
— У нас одна минута. Что ты собираешься делать? — сказал Григорий.
— Я мог бы поехать в Америку, — ответил Левка.
Григорий молча смотрел на него.
— Ты мог бы отдать мне свой билет.
Григорий не хотел даже думать об этом.
— Я мог бы взять твой паспорт и выдать себя за тебя…
Мечты Григория погасли, как туманные картины «волшебного фонаря», когда в зале включали свет и снова были видны мрачные цвета и грязь настоящего мира.
— Ты хочешь, чтобы я отдал тебе свой билет? — переспросил он, отчаянно оттягивая миг принятия решения.
— Спасешь мне жизнь… — сказал Левка.
Григорий понял, что ему придется это сделать, и от этой мысли больно сжалось сердце.
Он вынул документы из кармана своего лучшего костюма и отдал Левке. Он отдал ему все деньги, которые скопил на путешествие. Потом передал брату свой чемоданчик с дыркой от пули.
— Я вышлю тебе деньги на дорогу! — горячо пообещал Левка. Григорий ничего не ответил, но, должно быть, у него на лице было написано, что он не верит сказанному братом, потому что Левка стал с жаром уверять: — Обязательно вышлю, клянусь!
— Ладно уж, — сказал Григорий.
Они обнялись.
Левка побежал к кораблю. Матросы уже отвязывали трап, но Левка крикнул, и они его дождались.
Он взбежал на палубу.
Опираясь на перила, повернулся и замахал Григорию.
Григорий не мог заставить себя помахать в ответ. Он отвернулся и пошел прочь.
Корабль снова загудел, но он не оглянулся.
Правая рука без чемоданчика казалась странно легкой. Он шел через порт, глядел вниз, на черную воду, и вдруг поймал себя на мысли, что мог бы броситься туда. Он встряхнулся: не годится думать о таком! Но на душе было горько и тоскливо. Никогда судьба не давала ему ощутить радость победы.
Он брел, не поднимая глаз, и ему даже в голову не пришло остерегаться полиции: если его и арестуют, теперь это не имело значения.
Что же ему делать? Конечно, его возьмут обратно на завод, когда кончится забастовка: он хороший мастер, и все это знают. Наверное, стоило бы пойти сейчас и узнать, на какой стадии переговоры, — но он просто не мог заставить себя думать об этом.
Вскоре он подошел к харчевне «У Михаила». Хотел пройти мимо, но, случайно заглянув внутрь, заметил Катерину — она сидела на том же месте, что и два часа назад. Перед ней стоял остывший чай. И он понял, что должен рассказать ей о происшедшем.
Он вошел. В харчевне никого не было, только хозяин подметал пол.
Катерина испуганно вскочила.
— Почему ты вернулся?! — спросила она. — Ты что, не успел на корабль?
— Успеть-то я успел… — Он замялся, не зная, как ей сказать.
— Так что же?! — воскликнула она. — Левка… погиб?
— Нет, он жив, но его разыскивают за убийство. И ему пришлось уехать.
— Куда? — выдохнула она, словно что-то поняв.
— В Америку. Вместо меня.
— Не может этого быть! — закричала она. — Он бы меня не оставил! Я тебе не верю! — и залепила Григорию пощечину. Удар был слабый, девчоночий, и он только поморщился.
— Это ты заставил его уехать! Я тебя ненавижу! Ненавижу твою мерзкую рожу!
— Что бы ты ни говорила, хуже мне уже не станет, — ответил Григорий, обращаясь к самому себе.
Он пошел прочь, и крики вскоре смолкли, а сзади раздались торопливые шаги.
— Подожди! Григорий, не бросай меня! Прости, ну пожалуйста! — Он обернулся. — Раз Левка уехал, теперь заботиться обо мне придется тебе.
Он покачал головой.
— Зачем я тебе нужен? Сейчас тут выстроится целая очередь желающих о тебе позаботиться.
— Не выстроится, — сказала она. — Есть одно обстоятельство.
«Ну что еще?» — устало подумал Григорий.
— Левка не хотел, чтобы я тебе говорила… — У меня будет ребенок, — сказала она и зарыдала.
Григорий стоял, оцепенев. Ну конечно, у нее будет Левкин ребенок. А Левка знал. И уехал в Америку.
— Ребенок… — повторил Григорий. Она кивнула.
У нее родится ребенок, и он будет о них заботиться. Они станут одной семьей.
Он обнял Катерину и притянул к себе. Ее трясло от рыданий, и она уткнулась лицом в его пиджак. Григорий погладил ее по голове.
— Ничего, — сказал он. — Не бойся. Все будет хорошо. Я о вас позабочусь. И о тебе, и о ребенке… — и вздохнул.
II
Плавание на «Архангеле Гаврииле» проходило уныло даже для человека, выросшего в рабочих кварталах Санкт-Петербурга. Класс был только один, третий, и с пассажирами обращались так, будто они тоже часть груза. Корабль был грязный и загаженный, особенно тяжко приходилось в шторм, когда людей тошнило. Жаловаться было некому: никто из команды не говорил по-русски. Какой они национальности, Левка не знал, но его попытки пообщаться с моряками, используя поверхностные познания в английском и еще более скудный запас немецких слов, потерпели неудачу. Кто-то сказал, что они, должно быть, голландцы. Про такую нацию Левка и не слыхал.
Тем не менее у пассажиров преобладали радостные настроения. Левка чувствовал себя так, словно вырвался из темницы. Он ехал в Америку, где все равны! Когда на море было спокойно, пассажиры выходили посидеть на палубу и делились всякими историями об Америке: там из кранов течет горячая вода, а любой рабочий носит хорошие кожаные сапоги. Но больше всего говорили о возможностях исповедовать любую веру, вступать в любую политическую партию, высказывать свое мнение и не бояться полиции.
Вечером на десятый день плавания Левка играл в карты. Он проигрывал, даже когда сдавал. Проигрывали все, кроме Спири, парнишки с невинными глазами одного с Левкой возраста (он тоже ехал один).
— Спиря выигрывает каждый вечер, — заметил другой игрок, Яков. Хотя, по правде говоря, Спиря выигрывал только тогда, когда сдавал Левка.
