— А что у тебя? — спросил Фиц. — Ты вчера была у Бошанов?
У Бошанов собиралась фракция, стремящаяся к мирному урегулированию. Мод улыбнулась. Все же оставался луч надежды.
— Сегодня утром, несмотря на субботний день, Асквит созвал заседание кабинета. Морли и Бернс считают необходимым сделать заявление, что Англия ни при каких обстоятельствах не выступит против Германии.
— Они не могут заранее решать такие вопросы. Грей подаст в отставку.
— Грей все время угрожает отставкой, но никогда не уходит.
— И все же им нельзя вносить раскол в кабинет теперь, когда наготове моя партия, которая только и ждет возможности перехватить власть.
Мод знала, что Фиц прав, и от отчаяния ей хотелось плакать.
Би уронила нож и издала неопределенный стон.
— Что с тобой, дорогая? — спросил Фиц.
Та побледнела и встала.
— Прошу прощения, — сказала она и быстро вышла из комнаты.
Мод вскочила.
— Мне лучше пойти за ней.
— Не надо, я сам, — остановил ее Фиц.
Мод дала волю любопытству. Когда Фиц был уже в дверях, она спросила:
— Ее что, по утрам тошнит?
Фиц замедлил шаг.
— Только никому не говори!
— Поздравляю! Я очень рада за вас.
— О! — воскликнула тетя Гермия, наконец поняв, о чем они говорят. — Какая прелесть!
— Но когда ребенок родится, — выдохнула Мод, — в мире будет война!
— Ах, да… — сказала тетя Гермия. — Я об этом и не подумала.
— Младенец-то разницы не заметит, — пожал плечами Фиц.
Мод почувствовала, что вот-вот заплачет.
— А когда он должен появиться на свет?
— В январе… Почему тебя это так расстроило?
— Фиц… — всхлипнула Мод. — А вдруг тебя убьют на войне?
II
Немецкое посольство утром в субботу лихорадило. Вальтер был в комнате посла: отвечал на звонки, принимал телеграммы и делал записи. Если бы не тревога за их с Мод будущее, это время было бы самым насыщенным в его жизни. Но он не мог гордиться тем, что стал участником огромной международной игры, так как его мучил страх, что он и женщина, которую он любит, окажутся в двух враждующих лагерях.
Дружеская переписка между Вилли и Ники прекратилась. Накануне германское правительство послало русским холодный ультиматум, в котором давало двенадцать часов на то, чтобы остановить мобилизацию их чудовищной армии.
Двенадцать часов прошло, но ответа из Санкт-Петербурга не было.
И все же Вальтер надеялся, что война может ограничиться Восточной Европой, а Германия и Великобритания останутся друзьями. Посол Лихновский разделял его оптимистическую точку зрения. Даже Асквит сказал, что Франция и Англия могут остаться в стороне. В конце концов, будущее Сербии и Балканского региона особенно не затрагивало интересов ни той, ни другой стороны.
Ключевой фигурой была Франция. Накануне во второй половине дня Берлин послал еще один ультиматум, на этот раз в Париж, с предложением Франции объявить нейтралитет. Надежда на это была слабая, хоть Вальтер и цеплялся за нее. Срок ультиматума истек в полдень. В это время главнокомандующий Жозеф Жоффр потребовал немедленной мобилизации французской армии, утром был созван кабинет министров, чтобы принять решение. И во всех странах, мрачно думал Вальтер, генералы требовали от своих хозяев-политиков, чтобы те сделали первые шаги к войне.
Было трудно понять, на что решится Франция.
Без четверти одиннадцать, за семьдесят пять минут до конца срока, когда Франция должна была принять решение, к Лихновскому пожаловал неожиданный гость: сэр Уильям Тиррелл. Это был чиновник, занимавший важный пост, с большим опытом работы в области международных отношений, личный секретарь сэра Эдварда Грея. Вальтер немедленно провел его в кабинет посла. Лихновский сделал Вальтеру знак остаться.
— Министр иностранных дел просил меня известить вас, — сказал по-немецки Тиррелл, — что сейчас проходит заседание совета министров, в результате которого, возможно, он сможет сделать заявление.
Это была, без сомнения, заученная фраза, и говорил по-немецки Тиррелл очень хорошо, но все же Вальтер не уловил смысла фразы. Он посмотрел на Лихновского и увидел, что посол тоже озадачен.
— Заявление, — продолжал Тиррелл, — которое, возможно, поможет предотвратить великую катастрофу.
Звучало обнадеживающе, но расплывчато. «Ближе к делу!» — хотелось сказать Вальтеру.
Лихновский ответил с такой же вымученной дипломатической церемонностью:
— Как бы вы могли обозначить предмет заявления, сэр Уильям?
Ради бога, подумал Вальтер, речь идет о жизни и смерти!
— Существует вероятность, — отвечал чиновник, осторожно подбирая слова, — что если бы Германия воздержалась от нападения на Францию, то и Франция и Великобритания могли бы очень тщательно рассмотреть вопрос, действительно ли им так необходимо принимать участие в восточноевропейском конфликте.
Вальтер от волнения выронил карандаш. Франция и Англия останутся в стороне — именно об этом он и мечтал! Он перевел горящий взгляд на Лихновского. Посол, казалось, был удивлен и обрадован.
— Это вселяет надежду, — сказал он.
Тиррелл поднял ладонь в предостерегающем жесте:
— Поймите меня правильно: я ничего не обещаю.
«Хорошо, — подумал Вальтер, — но ты же не поболтать зашел».
— В таком случае могу сказать, что предложение ограничить войну пределами Восточной Европы было бы воспринято его величеством кайзером Вильгельмом и правительством Германии с большим интересом.
— Благодарю вас, — сказал Тиррелл, вставая. — Я так и передам сэру Эдварду.
Вальтер проводил Тиррелла к выходу. Он был в приподнятом расположении духа. Если Франция и Англия не будут участвовать в войне, он сможет жениться на Мод. Или это пустые мечты?
Он вернулся в кабинет посла. Но не успели они обсудить визит Тиррелла, как зазвонил телефон. Вальтер взял трубку, и знакомый голос сказал по-английски:
— Это Грей. Могу я говорить с его превосходительством?
— Конечно, сэр, — сказал Вальтер и передал трубку послу. — Сэр Эдвард Грей.
— Лихновский слушает. Доброе утро… Да, сэр Уильям только что ушел…
Вальтер смотрел на посла, ловя каждое слово из доступной ему части разговора и пытаясь по его лицу догадаться о том, что говорит Грей.
— Это крайне интересное предложение, — говорил Лихновский. — Позвольте мне пояснить нашу позицию. Германия не находится в ссоре ни с Францией, ни с Великобританией…
Похоже, разговор с Греем был просто повторением разговора с Тирреллом. Очевидно, англичане настроены серьезно.
