— Сделаю, — пообещал Эдгар, — все сделаю и завтра тебе
позвоню.
На следующий день Вейдеманис улетел в Киев, а Дронго
позвонил профессору Короедову.
— Григорий Павлович, добрый день, — сказал он, услышав уже
знакомый голос, — это говорит эксперт, с которым вы вчера встречались.
— Да, я, конечно, помню. Господин Дронго. Очень рад, что вы
позвонили. Почему-то я был уверен, что вы мне перезвоните.
— Я могу узнать, почему?
— Конечно. Мне показалось, что между нами была какая-то
недосказанность. Вы ушли явно неудовлетворенный нашей беседой. И я подумал, что
вы обязательно захотите вернуться. К тому же ваш помощник уже успел вчера
побывать у нас во дворе и расспросить всех о моей домработнице. Потом он
побывал в институте, где я работаю, и очаровал нашу сотрудницу отдела кадров,
которой всегда нравились сдержанные прибалты. Продолжать?
— Я начну думать, что вы следили за моим напарником весь
вчерашний день.
— Нет. Во дворе находилась машина с моим водителем, и он
слышал, как тот всех расспрашивал. А в институте меня все знают и, конечно, мне
сразу сообщили, что ваш напарник, простите, что считал его помощником,
интересовался мною и моей личной жизнью. Вы, очевидно, решили не успокоиться и
все-таки проверить — почему я так настойчиво пытался забрать рукописи. Я понял,
что мои объяснения вас не совсем устроили.
— У меня есть нехорошая привычка доводить все до конца, —
сказал Дронго.
— Она хороша только в постели, а не в жизни, — заметил
Короедов. — Вы знаете, чем обычно заканчивается человеческая жизнь? Любая
человеческая жизнь. Самого гениального человека, самого великого полководца и
самого ничтожного раба. Она заканчивается смертью. Распадом всего сущего.
Исчезновением тела и души.
— Вы еще и воинствующий богохульник, — вставил Дронго.
— Можно подумать, что вы истово верующий, — презрительно
произнес Короедов. — Любой нормальный человек понимает, что там ничего нет.
Полная энтропия, распад всех молекул, которым уже никогда не сойтись в той
характерной последовательности, в какой им удалось однажды собраться. Случайно
и однажды. Воскресения не будет, это противоречит любым научным методам. И,
значит, любая человеческая история, если доводить ее до своего логического
конца, заканчивается смертью. Любой рассказ, любой роман, любая история. Могут
быть самые разнообразные приключения, какие угодно переживания, но в конце
всегда смерть. Это завершающий аккорд для всех. Трудно не быть
экзистенциалистом при подобных условиях, как вы считаете?
— Я предпочитаю думать, что могу помочь другим молекулярным
соединениям выстоять в этом сложном мире, — ответил Дронго.
— Это демагогия, — добродушно парировал профессор, — а ваш
напарник и вы слишком пристрастно ко мне относитесь. Не можете простить мне эти
глупые рукописи, которые я создал в порыве какого-то непонятного ребяческого
восторга.
— А потом их сожгли, — напомнил Дронго. — Мне казалось, что
прежде чем сжечь второй том «Мертвых душ», Гоголь создал первый. А вы сожгли
практически все свое литературное творчество. Вы знаете много людей, которые
готовы отказаться от целого пласта своей жизни?
— Вот вы о чем, — понял профессор, — но это глупо. Рукописи
были неким символом моего возможного преображения в другого человека. В более
сильного и свободного. Может быть, гораздо худшего, чем я есть на самом деле.
Но это были всего лишь мои фантазии, за которые меня нельзя наказывать. Или вы
считаете иначе?
— Вы разрешите мне к вам приехать?
— В любое время, когда вам удобно. И учтите, что сегодня у
меня лекция и я буду дома после семи вечера. Заодно я попрошу задержаться и мою
домработницу, чтобы вы могли с ней переговорить.
— Вы очень любезны.
— Я даже готов позвонить племяннице моей жены, которую вы
вчера навестили, — продолжал издеваться Короедов, — вы ведь вчера там были.
Только не лгите, это некрасиво.
— Не буду. Неужели Зоя позвонила и сообщила вам о нашем
разговоре? Она вас даже не знает.
— Конечно нет. Все проще. Я просчитал ваши возможные
действия. Ведь ваш напарник искал именно мою бывшую супругу. Представляю, какие
страшные фантазии приходили к вам в голову, когда вы узнали о ее смерти.
Наверняка решили, что я ее отравил. Хотя зачем мне это нужно?
— Действительно, зачем? — спросил Дронго.
— Это стереотип глупого мышления, — убежденно произнес
профессор. — Если жена меня не устраивает и я профессор химии, то я обязательно
должен ее отравить. Или вы решили, что она знает какую-то страшную тайну обо
мне. Но это тоже глупо. Я достаточно публичный человек. И все мои научные труды
уже опубликованы. Я ведь не могу перемещаться в пространстве, даже быстро
переходить из одной комнаты в другую. Поэтому никаких особых тайн у меня быть
не может.
— Я приеду к вам после семи, — сказал Дронго, — если вы меня
впустите.
— Обязательно, — сказал Короедов, — и даже попрошу Геру
Даниловну сварить нам хороший кофе.
— Я кофе не пью, — сообщил Дронго, — только чай.
— Заботитесь о своем здоровье?
— Нет. Просто больше люблю чай.
— Хорошо. Тогда мы сделаем для вас хороший чай. До свидания,
господин Пинкертон. Надеюсь, что вы не наделаете глупостей сегодня днем. Иначе
вечером я буду очень разочарован. И не пытайтесь снова искать компрометирующие
меня факты. Вы выглядите идиотом. Неужели вы действительно считаете, что в моем
положении можно быть серийным убийцей?
— Нет, — ответил Дронго, — конечно нет. Можно быть только
редактором серийного убийцы.
Короедов замолчал. На пять секунд. На шесть, семь, восемь…
— Вы не хотите успокоиться, — с явным сожалением произнес
профессор, — ладно, увидимся вечером. До свидания. Если вы, конечно, решитесь
ко мне прийти.
Дронго убрал телефон и громко выругался. С таким противником
ему еще не приходилось сталкиваться. Он даже не мог предположить, что главные
потрясения были впереди.
Глава 20
Весь день он обдумывал сложившуюся ситуацию. Противостоящий
ему профессор Короедов был не просто очень умным человеком. Он прекрасно
разбирался в химии и умел просчитывать все возможные варианты человеческого
поведения. Во всяком случае, он все просчитывал правильно. И когда изымал
рукописи, решив доверить эту миссию Светлане Василевской и Людмиле Убаевой. И
когда предполагал возможный визит Дронго и его напарника в бывшую квартиру его
супруги. И даже когда Вейдеманис узнавал о его домработнице и наносил визит в
его институт. Все эти действия могли быть просчитаны, и Короедов мог все
заранее предвидеть.
