— И ехать Хованскому надо под своей фамилией, — вмешался в разговор молчавший до сих пор старший оперуполномоченный Федоров.
— Биография у него вполне подходящая, капитан третьего ранга, служил всю войну[4]
в подводном флоте. Большевик-подпольщик. С начала революции секретарь судового комитета. Воевал с белыми. Награжден орденом Красного Знамени. Но об этом мало кто знает. Он работал в подполье в Елисаветграде, в Таганроге, в Севастополе. Знаком с повадками белых... Отец его старый революционер... отбывал каторгу...
Потрогав бородку, Артузов обратился к Федорову:
— Это не тот ли Хованский, что взорвал в Севастополе водокачку во время врангелевской эвакуации?
— Он самый, Артур Христофорович! А орден получил за то, что вырвал из-под расстрела добрую сотню товарищей, которых захватили в Елисаветграде головорезы батьки Григорьева.
— Выдвигая кандидатуру Хованского, — заговорил Пузицкий, — я учитывал все это. Должен добавить, что он смел, находчив, умен, достаточно образован и, наконец, что немаловажно, холост. Знает языки. Специалист-электрик, что весьма существенно, поскольку в кадетском корпусе этой весной собираются налаживать гидростанцию и мы рассчитываем, что ему удастся там устроиться.
— А если не удастся? — спросил Артузов.
— Есть еще варианты. Что касается легенды, она детально разработана, проста и, думается, не должна вызывать подозрения. — Пузицкий вытащил из верхнего кармана френча папиросу, закурил и нерешительно продолжал: — А документы, по которым он будет проживать в Югославии, ему лучше получить на месте, в самом Белграде...
Артузов вопросительно поднял брови.
— Многие русские беженцы, не говоря уж о военных, вовсе не имели документов, и потому сейчас за границей неразбериха страшнейшая. Свидетельства выдают в так называемом русском посольстве: посол — штатским, военный агент — военным. С этими справками идут к уполномоченному по делам русских беженцев, и он выдает нансеновские паспорта. Эдакую зеленоватую бумажку, в которой на нескольких языках занесено: имярек, родился там-то и тогда-то, прозывается так-то и является русским беженцем; по-сербски звучит здорово: «избеглица»! С этой бумажкой идут в полицию. У югославов в русских делах тоже сплошная путаница. — Пузицкий заглянул в папку, перелистал с конца несколько страниц и сказал: — А теперь разрешите прочесть, выборочно конечно, легенду. Артузов кивнул головой.
— «Алексей Алексеевич Хованский родился в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году в городе Воронеже. Учился в реальном, а затем мореходном Севастопольском училищах. Службу нес на подлодке «Буревестник» как второй помощник капитана, в чине капитана третьего ранга. После аварии как специалист-электрик направлен в Николаевскую верфь». — Пузицкий оторвал взгляд от бумаг и улыбнулся. — До сих пор все соответствует действительности, дальше идет легенда: «Служил в частях Добровольческой армии генерала Деникина и русской армии генерала Врангеля. В двадцатом году тяжело контужен... Страдает выпадением памяти... Эвакуировался из Евпатории вместе с донским резервом... Попал в Сан-стефанский лагерь... В феврале двадцать первого года подписал контракт на три, а потом еще на три года с англо-бразильской кофейной фирмой «Мигуэль и К°» и уехал на плантации в штат Мату-Гросу, что на реке Аринус, недалеко от города Позу-Алегри... — Пузицкий откашлялся, положил папку на стол и продолжал рассказ: — Ну а дальше, не выдержав тяжелых, фактически рабских условий труда, совершает побег, добирается, где пешком, где на попутных машинах, до порта Сантус, устраивается матросом на шведском лайнере «Стелла поларис» и, когда «Стелла» заходит в югославский порт Сплит, берет расчет и едет в Белград. Знакомых Хованский пока никого не встретил, из документов у него остался только офицерский послужной список царского времени. Все это он доложит военному агенту — подробности я упускаю, — попросит выдать удостоверение, денежную помощь и устроить на работу... Хованский отлично знает географию Южной Америки и сбить себя не даст, к тому же я подготовил ему материал. — И Пузицкий похлопал ладонью по толстой папке.
Артузов задумчиво поглаживал бородку. Все молчали.
— И как долго вы собираетесь держать там Хованского? — спросил он наконец.
Пузицкий пожал плечами.
— Право, не знаю! Если операция пройдет удачно, ему придется задержаться на два-три месяца и еще два-три месяца потребуется на подготовку. Всего полгода. Но хотелось бы, и он полностью согласен...
— С чем согласен? Что хотелось бы? — быстро спросил Артузов.
— Была думка оставить его на более продолжительный срок. Хованский считает, что среди нового поколения эмиграции найдется немало юношей, лояльно настроенных к Советскому Союзу, и таких следует склонять на свою сторону, вовлечь в работу на нас. Пусть послужат на благо покинутой ими Родины!..
— Яблоко от яблоньки недалеко падает, — заметил угрюмо Федоров, и глаза его недобро блеснули. — В этом вы, Сергей Васильевич, заблуждаетесь...
— Эмиграция сейчас деморализована и не представляет серьезной силы, более того — она продажна, беспринципна и осуждена на медленное вымирание, — вмешался в спор Артузов, он поднял предостерегающе палец: — Пожалуй, Сергей Васильевич прав. Белая эмиграция может в случае войны сыграть ту или иную роль. И какова будет эта роль, зависит в некоторой степени от нас, большевиков. Не забывайте, что во время гражданской войны многие нынешние эмигранты остались по ту сторону баррикад случайно, не каждый дворянин, князь или граф является обязательно врагом советского строя. Что касается молодежи, то подрастающее поколение белой эмиграции через десяток лет станет единственной колыбелью, где наши враги будут пестовать своих птенцов, единственным очагом заразы, осиным гнездом, если хотите. Этого забывать нам не следует. И пренебрегать этим тоже не следует! Поэтому я считаю целесообразным, если операция, пусть она идет под кодом «Чепига», пройдет гладко, оставить Хованского там на длительный срок, дать ему возможность ближе познакомиться с российской эмиграцией и поработать с молодой порослью.
Артузов умолк и задумчиво поглядел в окно, потом окинул взглядом присутствующих.
Все согласно закивали головами. Пузицкий широко улыбнулся и крякнул.
— Разрешите тогда готовить Хованского? — спросил он.
— Разумеется! Надеюсь, месяца вам хватит. А каков план его переброски?
— Сначала выедет в Варшаву под чужой фамилией. Из Варшавы направится в Бухарест с тем, чтобы в начале апреля нелегально перейти границу у небольшого городка Бела-Црква. — Сергей Васильевич подошел к висящей на стене большой карте и ткнул в нее пальцем. — Вот тут, Артур Христофорович! В этом городе полно русских: Крымский кадетский корпус, Донской женский институт, немало тут и офицеров, оставшихся после расформирования Николаевского кавалерийского училища. Думаю, никто не обратит внимание на появление еще одного русского капитана-моряка.
