— Не знаю, сначала расскажи, — неторопливо заметил Петр и сел напротив него на кровать.
— Центр поручил мне важное дело, — начал многозначительно Колков и рассказал в общих чертах историю Блаудиса и о существующей, по словам Колкова, в Ейске тайной организации.
После долгих обсуждений решили в ближайшие дни выехать в Ейск и на месте отработать операцию досконально.
Потом заговорили о поведении Авчинникова.
— Он может выкинуть любой фортель, — заметил Ольшевский. — Предлагаю его обезоружить либо по-о-рвать с ним всякую связь. Пусть живет как хочет.
— Все мы связаны одной ниточкой, которую не оборвешь. Он слабовольный, может не выдержать, поставить под удар себя и нас. Бросать его нельзя, — сказал Бережной.
Колков удивленно посмотрел на Багу и подумал: «А ведь он толковый мужик!»
— Черт меня дернул встретиться с ним в Воронеже! Но он просил меня об этом в Варшаве. Сердце чуяло, просто шептало: «Подальше от этих «жоржиков».
После обеда все шестеро собрались в этой же комнате. Последним явился Чепурнов. Он был навеселе. Подойдя к столу, постучал карандашом по графину, окинул взглядом присутствующих и с пьяной улыбкой начал:
— Господа! Единомышленники! Объявляю заседание «Торговой фирмы Даковского» открытым!.. — На него зацыкали, и он плюхнулся на кровать.
— Ребята! — Колков сел на председательское место. — Прошлый раз мы обсуждали, каково должно быть содержание наших листовок к гражданам Советского Союза. Мы пришли к заключению, что название НТСНП здесь не звучит и не может привлечь широкие массы...
— Хе-хе! Широчайшие... — пьяно из кровати вставил Чепурнов.
— Наша организация по предложению Александра Георгиевича, — Авчинников насмешливо покосился в сторону Колкова, — впредь будет называться не НТСНП, а ВТС, то бишь Всероссийским трудовым союзом, к нам хлынут прежде всего большевики и чекисты.
Все фыркнули.
Колков набычился и стиснул зубы.
— Да ты не сердись, — пьяно мычал из постели Чепурнов. — Какие уж там широкие массы? Одного человека до сих пор не сумели залучить! Как бы выпустить хоть одну листовку, так сказать, наш манифест. А от кого сей манифест, неизвестно.
— Почему неизвестно? — вступил в разговор Ольшевский, — Всероссийский т-т-тру-у-удовой.
— Бред какой-то! Мы пришли бороться с большевиками, а не союз с ними заключать. Надо пускать в ход оружие. Война началась, — сказал Чепурнов.
Авчинников, сердито чиркнув спичкой, начал прикуривать. Бережной и Дурново молчали.
— Надо же все-таки как-то заявить о себе, — продолжал Колков, обращаясь к Ольшевскому, Бережному и Дурново.
— Кому заявить? Как заявить? Широким массам? Выпустив сотню или две сотни листовок? У нас нет даже пишущей машинки, ротатора, шапирографа! — кипятился Авчинников.
— Война, друзья однополчане, только начинается... Скоро запахнет порохом и здесь. Черт побери! — Чепурнов пьяно встал с постели, поднял к носу палец и, стараясь изобразить Околова, заговорил поучительно: — Война заставляет пересмотреть тактические установки. Мы будем действовать заодно с Гитлером. Предлагаю послать на ту сторону связного. Лучше всего Васю, у него призывной возраст, больным его не назовешь, тютелька в тютельку борец за свободу, равенство и братство времен семнадцатого года... Ха-ха!
Дурново вспыхнул, окинул злым взглядом Чепурнова, хотел что-то сказать, но только презрительно улыбнулся.
— Нам как воздух нужна связь, — продолжал болтать Чепурнов, делая вид, что ничего не заметил, — рация и деньги, крупные деньги...
— Чтобы пьянствовать! — бросил, не выдержав, Дурново.
— Пьян да умен — два угодья в нем, мон шер! — парировал развеселившийся Чепурнов. — Пьяному легче заниматься пропагандой!
— Сперва надо трудоустроиться, — серьезно заговорил Колков, — и распространять листовки.
— Нет, в ближайшее же время мы засыплемся либо окажемся мобилизованными, и скорее всего первое. А я вовсе не желаю, мон шер, попасть в лапы ГПУ, — не давал по-серьезному обсуждать вопрос Чепурнов.
— Живым попадаться не рекомендуется, у них заговорит и мертвый, — заметил Ольшевский, глядя куда-то в окно, — лучше умереть, чем сдаться.
— Съездим на праздники в Москву, кто знает, может, что и получится, — сказал, поднимаясь, Авчинников. — Кто за?
— Я согласен! — поднял руку Дурново.
— Можно проехаться, — согласился Чепурнов и затянул:
Стою, тобой завороженный,
Когда летишь как ураган.
Лучами солнца озаренный,
Блестит твой алый доломан.
Колков растерянно посмотрел на Ольшевского, потом на Бережного, но те только беспомощно пожали плечами. Никакого единства взглядов не получалось, дисциплины не чувствовалось. На том собрание «Торговой фирмы Даковского» и закончилось.
4
Море штормило. Пароход, переваливаясь с волны на волну, причалил около трех часов дня у Ейской пристани. Бора рвала в клочья свинцовые тучи и прижимала их все ниже к земле. Ситник под ее шквалистыми порывами то и дело превращался в косохлест. На пристани, казалось, все вымерло.
Колков решил сходить к завербованному ранее Околовым некоему Сидельникову один. Страховать его будет Ольшевский. Бережной поедет на вокзал, купит билеты до Краснодара и подождет их в привокзальном буфете: если они не придут до отхода поезда, он поедет в Краснодар, где встретится в условленном месте с Чепурновым и Дурново.
— Если через два дня мы не приедем, то, значит, конец! Живым я не дамся! — пообещал Колков. — Сидельников и Блаудис предатели. Наши должны об этом знать.
С парохода Колков, Бережной и Ольшевский сошли порознь. Подняв воротник плаща и надвинув на глаза кепку, с фанерным чемоданом в руке Бережной вышел на небольшую площадь, вскочил в трамвай и поехал через весь город на вокзал.
Он проехал почти через весь Ейск и, сойдя на остановке, пробежал густую пелену дождя до вокзала, носом к носу столкнулся с вездесущим Николаем Николаевичем Романчуком.
— Здравствуйте, Петр Антонович! Пойдемте! — сказал тот и направился к двери с табличкой «Начальник вокзала».
По соседству с кабинетом, в небольшой комнатке, ждал накрытый стол.
— Ешьте, пока горячее, и рассказывайте.
— Колков и Ольшевский отправились к Сидельникову. Адреса не знаю.
— Так, так. А потом что собираются делать?
— Сегодня уезжаем в Краснодар, меня послали за билетами, буду дожидаться их в буфете. А не придут — уеду один в Краснодар.
— Так, так. Значит, операция «Райзефибер»? Патроны у Авчинникова вам не удалось обменять?
— Нет, спит он чутко. Прячет пистолет под подушку. И днем не расстается с ним ни на минуту. А запасные я все обменял. И бомбы тоже.
