Алексей был опытным пловцом и понимал, что выплыть из-под баржи в плаще, в ботинках, в зимнем костюме, да еще в ледяной воде, почти невозможно. Ужас был в том, что, попав под плоское дно, он окажется в мертвой зоне, а его уже не несло стремительно вперед, а под страшным давлением медленно волочило под дном баржи, чтобы потом выбросить утопленником.
Давление воды было так велико, что Алексею показалось, будто у него лопаются барабанные перепонки и он не может шевельнуть пальцем. Жить оставалось около минуты. Скоро, скоро сдаст воля, он не выдержит и глотнет воды, тогда все будет кончено. Плыть вдоль баржи нечего и думать. Первая и вторая его попытки выбраться наверх сбоку ни к чему не привели. Он хватался за скользкий, покрытый мохом борт, его снова затягивало под днище. На третью попытку не хватало сил и воздуха. Мучительно хотелось вздохнуть, в голове стоял туман, и какой-то другой Хованский все настойчивей и властнее требовал: «Брось! Все кончено, зачем себя дальше истязать!» Но упрямая тренированная воля помогла превозмочь себя, и, почти теряя сознание, он схватился рукою за борт, и вдруг пальцы, нащупав болт, вцепились в него. Рывок — и он наверху. Легкие наполнились воздухом. До чего хорошо дышать!
Опасность, кажется, уже позади. Сердце ликует. Не рано ли? Он окоченел, вот-вот ноги сведет судорога. Проходит минута, растянувшаяся в бесконечность, и непослушные руки хватаются за железное кольцо, вделанное в каменную стену мола. Уровень воды в Саве высокий, но до края бетонной стены около метра, и у Алексея нет сил преодолеть этот рубеж. После нескольких жалких и безуспешных попыток пальцы выпускают кольцо. Алексей, подхваченный течением, не помнил, как проплыл, хлебая воду, еще метров пятьдесят, не видел, что мол кончился, не слышал звука собственного голоса, призывающего о помощи. Сознание вернулось к нему, когда ноги почувствовали под собой твердое дно. Его несло мимо отмели. Сделав нечеловеческое усилие, он рванулся к берегу. Река, казалось, не хотела расставаться со своей жертвой, и течение тянуло его назад. Но Алексей выбрался из воды и совсем уже обессиленный свалился у дороги, на повороте, откуда приветливо светили огни «Якоря».
Его мутило, перед глазами плыли желтые и оранжевые круги, он лежал пластом на животе, и все его усилия были направлены к тому, чтоб не лишиться сознания и выбросить из легких воду.
Потом до его слуха донесся топот бегущих ног. «Они! — пронзила мозг тревожная мысль. — Поняли, что я выплыл. Надо спрятаться в кустах, скорей уползти, чтобы не заметили!» И ему казалось, будто он ползет, ползет долго и проваливается в черную бездну.
Алексей не знал, что его слабый крик долетел, подхваченный ветром, до баржи, где охотившиеся за ним бандиты уже потеряли надежду подцепить его багром из-под кормы. Не видел карбидной лампы, не слышал, как кто-то, остановившись над ним, проблеял:
— Так вот ты где, мой голубок! — и осветил ему лицо. — Он здесь, шеф!
3
Аркадий Попов сидел в «офицерском зале» за чашкой кофе и нетерпеливо поглядывал на часы. «Уже на семь минут опаздывает, не случилось ли что? — И тотчас себя успокоил: — Темень, непогода, может, срочное дело, вот и задержался». Но душу уже глодал червячок тревоги. В комнате тихо, слышно тиканье стенных часов. Он один, офицеры, поужинав, разошлись час тому назад. Зорица готовит «что-то вкусненькое для господина Алексы». Время, словно в мертвом царстве, остановилось.
— Ты бы, милый, пошел с фонариком к нему навстречу, на дворе хоть глаз выколи, — сказала, входя, Зорица и, остановившись у окна, прижалась лбом к стеклу, напряженно всматриваясь в темноту. — Там, у дороги, какие-то люди с лампой! — взволнованно воскликнула она. — Посмотри... что-то ищут... их трое...
Аркадий, не говоря ни слова, быстро вскочил, накинул плащ и устремился к выходу
— Постой, возьми на всякий случай. — Зорица снимала с вешалки резиновую дубинку, забытую не в меру упившимся жандармом. — Чтобы кого не убил. — Зорица уверена, что «пендрек» не так опасен, как кулак Аркаши, которым «он запросто зашибет быка».
Миновав садик, Аркадий быстро зашагал по песчаной дороге. Сверху можно отчетливо различить людей. Их пятеро. Один держит лампу, а четверо склонились над распластанной на белом песке темной фигурой.
— А ведь он живой, матери его черт, выплыл из-под баржи, чуть не прозевали, — донесся до уха Аркадия чей-то грубый бас.
— Разденьте и в воду на «мертвый якорь»! — приказал чей-то знакомый голос.
«Это они Алексея Алексеевича топят!» — догадывается в тот же миг Аркадий и бросает вперед тренированное тело.
Делая огромные прыжки, он сбегает с пригорка, легко, тихо, как барс. И все-таки они его услышали.
— Стой! Не то... — прорычал и осекся грубый голос. Кто знает, чем грозил этот здоровенный самоуверенный молодчик, за душой которого насчитывалось, наверно, не одно убийство.
Тупой удар, хруст, всхлипывающий храп и глухое падение тела. Потом страшный удар ногой сбивает сразу двоих. Лампа летит с шипением в сторону. Внезапно Аркадия ослепляет направленный в лицо фонарь. Он бьет в невидимого врага резиновой дубинкой и чувствует, как ему в бок вонзается нож...
Лампа лежит на песке и продолжает гореть. Двое из бандитов распластались, как мертвые, третий держится руками за пах, корчится от боли и тихо стонет, четвертый с трудом поднимается с земли и убегает. Пятый? Пятого нет. «А может, и не было?» — спрашивает себя Аркадий, зажимая рукой рану на боку. И слышит вдруг за спиной шаги. «Неужто пятый?» — и оглядывается.
— Стой, стрелять буду! — доносится в тот же миг голос Драгутина, вспыхивает фонарик и одновременно раздается оглушительный выстрел.
— Только меня не убейте, Драгутин, — говорит Аркадий, подходит к распластанному телу Хованского и невольно снова хватается за бок.
— Ты ранен, милый? — слышит он голос Зорицы и чувствует ласковое прикосновение ее теплой ладони на щеке. Потом она быстро наклоняется и тихо восклицает:
— О, господи! Он без сознания! Бедняжка, они его топили! Папа, надо сейчас же его откачивать!
...Алексей открыл глаза — небольшая уютная комната, диван, два кресла, стол, шкаф, трюмо, в ногах китайская ширма с вышитыми на шелку фламинго, хризантемами и цветом яблони, он лежит раздетый в постели, под одеялом. В зеркале видна Зорица, она сидит у горящего камина, склонив голову, закусив кончик платка, и беззвучно плачет. Желтовато-красные отблески огня освещают нижнюю часть ее лица, озабоченного, напряженного, набегающие на щеки слезинки сверкают, как капли росы на экзотическом цветке.
«Почему она плачет? Неужели что-то случилось с Аркадием?» — подумал Алексей и тихо позвал:
— Зорица!
Девушка встрепенулась, досадливо смахнула со щек слезинки и подбежала к нему.
— Ну, слава богу, вы наконец пришли в себя, — прошептала она, прикладывая к губам пальчик. — Тсс! Говорите потише! Там внизу сидит жандарм, может нас услышать. Никто не знает, что вы здесь. Папа уехал в полицейский участок, дает показания, а Аркадий... — Она залилась слезами. — Аркашу ра-анили. Пырнули ножом.
