«…Кровь за кровь и смерть за смерть!» — вспыхнуло в его мозгу.
«Я клянусь всеми средствами помогать Красной Армии уничтожать бешеных гитлеровских псов, не щадя крови и своей жизни.
Я клянусь, что скорее умру в жестоком бою с врагом, чем отдам себя, свою семью и весь белорусский народ в рабство фашистам».
Резко оглянувшись, он увидел на стене портрет Гитлера и ужаснулся: показалось, будто Гитлер строит ему рожу.
«Если же по моей слабости, трусости или по злой воле я нарушу эту свою присягу и предам интересы народа, пусть умру позорной смертью от руки своих товарищей».
Брандт зажмурил глаза, кивнул головой и положил бумагу на стол, отступил на шаг, провел рукою по жиденьким волосам и виновато улыбнулся:
— Вы правы, Всеволод Федорович. Сам не знаю, что со мной случилось: какой-то психоз, трусость, пароксизм… и эта… девочка… — Брандт уставился в одну точку, лицо его исказилось, глаза остекленели…
«Обалдел после вчерашнего! Слабак! И как только немцы выдерживают? — размышлял Родько. — Противно смотреть». Он встал, прошелся по кабинету и хлопнул Брандта по плечу:
— Ну, ладно, Лео, не переживайте, скажите лучше, что будем делать?
— Установить за Миная Швырева высокую денежную награду, арестовать в качестве заложников его детей. Он очень привязан к своей дочери Лизе. — И глаза Брандта вдруг налились бешенством. — Надо стрелять, вешать! — взвизгнул он. — За нами-то они, как за зверями, охотятся…
— Тихо! Не паникуйте. В городе нет единого руководящего центра, в подполье действуют отдельные, не связанные друг с другом и с партизанами группы. — Радуясь своему хладнокровию, Родько с гадливостью наблюдал за этим охваченным страхом рыжим человечком. — Не бойтесь, Лео, мы их выловим, жесточайшим образом разделаемся. Только запомните, надо сотрудничать с немцами, не афишируя этого. И самому ухо держать востро. И подумайте об охране.
— Я не верю нашим полицаям. — Заместитель бургомистра не замечал, что у него дергается щека. — Того и гляди убьют… Уголовники! А в своем особнячке сижу, как в крепости: высокий забор, крепкие ставни, дубовые двери, железом обитые, запоры надежные. Вот, глядите. — Он полез в карман и вытащил замысловатой формы ключ. — Дома у меня оружие, телефон. Еще собаку завел… Недалеко комендатура. Но партизаны ходят по городу…
— Это верно, — вздохнул Родько. — В прошлый вторник мы взяли комсомольца Владимира Виноградова. Следили за ним с начала сентября. Когда пришли его арестовывать, он выхватил у немца-жандарма винтовку и заколол его штыком, а сам кинулся бежать. Пытался переправиться через Десну. В пятницу, двадцать шестого, будем его вешать. Звонил Бременкампф, чтобы подготовили соответствующую листовку. Напишете, Лео?
Леон Брандт его не слушал, смотрел в окно и вертел в руках ключ. На его душе было муторно. Перед глазами всплывали страшные сцены на зеленой лужайке у Иловского оврага: большие, полные слез, умоляющие детские глаза, бессвязный лепет, судорожное вздрагивание прижавшегося к нему тела… Он представил себя со стороны. «Я озверел или струсил? Это могли и другие наблюдать… Партизаны мне отомстят!» И липкий страх охватил все его существо…
Прошел день, другой, неделя, месяц. А страх оставался…
Лео сошелся с энтээсовцами, с Анатолием Куницыным, переводчиком в Сурожской тюрьме, начальником телефонного узла Кабановым и его женой, довольно легкомысленной особой, с Алексеем Денисенко, который изредка бывал в доме Кабановых, с Александром Туровским, возглавлявшим отдел уголовной полиции.
Собирались обычно вечером после комендантского часа то в его особняке, то у Кабановых; засиживались до полуночи, чтобы с хмельной головой разъехаться по домам или на «работу» в тюрьму на Сурожском шоссе, или на Успенскую горку в СД, или в комендатуру на Ветеринарную.
Лео Брандт, никогда раньше не пивший, стал оглушать себя водкой. Однажды он так напился, что Денисенко пришлось тащить его волоком в машину. Отпирая калитку, потом дверь с секретным замком, укладывая в постель Брандта, Алексей внимательно изучил обстановку в квартире, особенно в кабинете, убедился, что дверь на половину жены заперта.
На другое утро, в воскресенье, Лео Брандт впервые почувствовал боли в сердце. Он долго лежал в постели, стараясь вспомнить в подробностях проведенный у Кабановых вечер… Перед тем как гости стали расходиться, появилась красивая девушка. Она сама подсела к нему. Большеглазая, веселая, ласковая. Заставила «Левушку» выпить на брудершафт водки. «Вот я и окосел. Даже не припоминаю, как ехал на машине. Кто меня привез? Сам ли хозяин Кабанов или Анатолий Куницын? А может быть, начальник уголовной полиции Туровский, с которым ездил на Ветеринарную в комендатуру и присутствовал при допросе и "обработке" коммуниста? — Брандт напряг память. — Как же звали эту девку? Люба, кажется. И пришла она с Алексеем Денисенко. Неужто он меня провожал? С какой радости? Этот человек относится ко мне с антипатией, я это чувствую… Какого черта ему от меня надо? Ключи!!! Где ключи?» Лео вскочил и кинулся в прихожую. Дверь оказалась незапертой. Ключ торчал снаружи. Как был в тапочках на босу ногу и в халате, он спустился с крыльца и заторопился к калитке. И там ключ торчал снаружи. «Значит, дело не в ключах!» Заперев калитку, он направился обратно. В прихожей его встретила жена.
— Я ухожу на весь день к подруге, — процедила она холодно. — Обед разогреешь сам. — И, поджав презрительно губы, выскользнула во двор.
«Она что-то знает о брошенной мною в ров девочке, — мелькнуло в его голове. — Игнорирует меня. Замкнулась».
После расправы с еврейскими детьми в Иловском овраге их семейная жизнь расстроилась, вдруг между ними пролегла пропасть, которая ширилась с каждым днем. Супруга внезапно увидела в муже совсем другого человека, отвратительного типа, готового на низкую подлость, на любое преступление, а он — озлобленную, поблекшую, преждевременно состарившуюся женщину. «Кто ей рассказал? — Голова разламывалась, подташнивало; душу сковал страх. Брандт осмотрел окна, ставни. — Нет, никому сюда ночью не забраться!»
«День, да мой!» — подумал он, глядя с ненавистью вслед идущей по двору жене. Ему захотелось догнать ее, ударить и потом бить, бить… Невольно нащупав в кармане халата тяжелый ключ, зажал его в ладони и даже спустился с крыльца…
Жена уже была у калитки, отперла ее и, не обернувшись, захлопнула дверь за собой.
На дворе было ветрено и морозно, раскачивались ветви берез. Содрогаясь от холода и какого-то нехорошего предчувствия, он вошел в дом, запер дверь и направился в столовую опохмелиться. Поднеся рюмку ко рту, почувствовал запах воска. «Откуда такой запах? Пальцы пахнут воском. Почему воском?… Я держал ключ… неужели?…»
Резкий телефонный звонок прервал его мысль.
«Скажите, дорогой Лео, — узнал тотчас голос обер-лейтенанта Дольфа, — что собой представляет Околов Леонид Евгеньевич? Это какой-то родственник врача Околовой. Преподавал историю в пединституте. А? Вы с ним знакомы? Говорят, ваша жена дружит с его супругой. Нельзя ли его привлечь к нашему делу? Сообщу вам по секрету: врач Околова мне не нравится!»
