Постмодернизм — стиль, утвердившийся с семидесятых годов — не приемлет героики. Отказ от патетики, от созидательного творчества ради интеллектуальных игр с цитатными образцами чужого искусства — из этих положений логически выводится сознательное разрушение суворовского мифа. Самое известное «суворовское» произведение этого стиля — двухчастная композиция С. Стратановского «Суворов» 1973 г. с апофеозом дегероизации в финале:
Он для грядущих поколений
Лишь сором будет, палачом,
Суровый воин, страшный гений,
На кляче с огненным мечом.
Попытка порассуждать в стихах о героизме и изначальной греховности ратного труда привела автора к сюжету польской кампании 1794 г. Смело (и искусно!) намечен конфликт раздвоенности героя. Штурм Праги, взятие Варшавы… Несомненно, Стратановский держал в уме и другую Прагу, 1968 года… Аналогия между войной 1794-го и пражской операцией 1968-го имеет право на существование. Империи вынуждены защищать себя, в том числе — и методом экспансии. Нельзя забывать и об историческом контексте: одновременно с суворовским походом жестокие карательные операции проводила революционная Франция, а Британская империя не стеснялась агрессивной политики колониализма. А в 1968 г. американские войска, находясь за много тысяч километров от Вашингтона, выжигали вьетнамские деревни. Но куда комфортнее называть агрессорами Суворова и Брежнева: увы, русофобия и европоцентризм родились раньше нас… Нечто похожее, но в более легкомысленном духе написал автор, публикующийся под псевдонимом Сап-Са-Дэ. В его художественно беспомощной поэме «Суворов в городах» проявились характерные для последнего времени тенденции. Автор глумится над святынями, заигрывает (возможно, иронически) с модным оккультизмом, а в качестве поэтического трафарета использует классические произведения — такие как «Ворон» Эдгара По. Сам факт появления подобной поэмы говорит об актуальности суворовского образа, который включили в свою конъюнктуру пожиратели штампов — постмодернисты. Пример версификации Сап-Са-Дэ мы взяли из финала сумбурной поэмы:
Каждые тридцать дней,
Как записано в каждой летописи,
На двадцать девятый день
Суворов приходит на Луну,
Чтобы судить и решать,
Наступает конец лунного света,
Друзья и боевые соратники Суворова
Думают, что он умер,
А он возвращается назад,
Чтобы начать цикл сначала,
Потому что Луна управляет циклами Земли,
А не наоборот.
Но в последние годы ХХ в. Суворова бичевали и с реалистических позиций некрасовской сатиры. В «Независимой газете» (2001, № 10 (60)) был опубликован пространный цикл стихов о мировой истории Бориса Корнилова. И среди них — стихотворение «Суворов»:
Два столетия разговоров —
Книги, памятники, кино…
Всё — Суворов! А что — Суворов?
Полководец-то был с Махно…
Оттого, что везло побольше,
Задирал свой длиннющий нос —
Резал в Турции, вешал в Польше,
Пугачева на казнь повёз.
Эту песенку о везении, о воле случая, не раз слыхал от своих недоброжелателей и сам Суворов. В ответ он выдвигал собственную теорию умения «повелевать счастьем». Но наш стихотворец не останавливается на этом наборе претензий:
Войско грабило, что татары,
Хоть порядок был — барабан,
Сзади — рать, впереди — штандарты
И фельдмаршалов шарабан.
Как будто не писал Суворов в «Разговоре с солдатами…», что солдат — не разбойник, и обижать обывателя не следует. Как будто суворовская армия не поразила Европу отсутствием мародерства… Затем, в худших традициях отечественной историографии времен «вульгарного социологизма», поэт припоминает, что армия Суворова состояла из крепостных, называемых «разнесчастными мужиками»:
Дудки дуют, мол, пули — дуры,
Но зато молодцы — штыки!..
И понуро бредут, что куры,
Разнесчастные мужики,
Феофаны, Захары, Карпы,
Кто в обутках, кто босиком,
По Карпатам и дальше — в Альпы,
За Очаковским петухом.
Жестокий Суворов гонит свою крепостную армию в бессмысленный поход. Он противопоставлен армии. Как при этом объяснить сотни восторженных народных песен, легенд, лубков о Суворове, ходивших от Амура до Дуная, везде, где звучала русская речь?! В довершение всего — очень странный финальный вывод:
И не ведают непоседы
На швейцарском ветру-снегу,
Что придётся за те победы
Отдавать и сжигать Москву.
Суворовские традиции в Отечественной войне 1812 г. и кампаниях 1813–14 гг. проявились в уничтожении Великой Армии, освобождении России и Европы. Месяцы отступления и трагедию Москвы можно объяснять чем угодно, но только не влиянием Суворова — этого князя побед, солдатского любимца, первой шпаги Российской империи. Заметим, что о бессмысленности Итальянского и Швейцарского походов недавно высказывался и А.И. Солженицын — последовательный враг имперской идеологии. Мы же уверены, что эта блестящая военная одиссея, как и участие России в Семилетней войне, имела огромное значение для утверждения международного авторитета России — великой многонациональной державы с разнообразными интересами во всех сторонах света. Факт существования такой России определил и развитие нашей культуры XIX–XX вв., а значит, суворовские походы имели великий культурообразующий смысл. Имперские амбиции? Но без них Россия окажется под угрозой сжатия до границ Владимиро-Суздальского княжества, лишенного и спасительных ныне природных ресурсов… Ведь 1/6 часть суши, полную богатств, мы удерживали только благодаря имперским устремлениям, олицетворенным Суворовым. А во вновь обретенном «Владимиро-Суздальском княжестве» воцарится радикальный шовинизм — удел ослабевших, униженных, некогда великих народов. В походах Суворова за Россию бились серб Милорадович, грузин Багратион, австриец Дерфельден, единые в своем служении общей Родине. Если это «имперские амбиции», то как они прекрасны! Интересы России — повсюду. Пассивных лежебок история наказывает. Как философ истории Суворов оказался куда прозорливей своих критиков от Репнина до Солженицына.
Рядом со стихотворением «Суворов» в газетной публикации расположилось стихотворение «Черчилль» (как не вспомнить бессмертного: англичанка гадит). Это подобострастный панегирик английскому премьеру, бывшему, как известно, идеологом интервенции в нашу страну, а после войны — сторонником атомного шантажа бывших союзников. И еще раз вспомнились слова Суворова: у этого наёмника-историка два зеркала…
В 1990-е гг. присутствие Суворова в русской поэзии оставалось значимой приметой отечественной культуры. Создавались и традиционные образцы суворовской героики — с опорой на классику, на православную этику. Среди них встречались и художественно полноценные произведения — например, А.А. Коровин писал (1999):
