Книга Гений войны Суворов. «Наука побеждать», страница 48. Автор книги Арсений Замостьянов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Гений войны Суворов. «Наука побеждать»»

Cтраница 48

Упоминание потёмкинского «предводительства» было традиционным, но в данном случае, пожалуй, слишком демонстративным, что могло раздражать Суворова. Именная медаль — регалия почётная, но она не была желанной наградой, которая развязала бы полководцу руки, гарантируя полководческую независимость. Суворов надеялся, что наградой за измаильскую победу станет фельдмаршальский жезл. Но Екатерина не решилась на такое выдвижение: поздновато Суворов получил чин генерал-аншефа, а быстрых прыжков императрица не любила. Суворова произвели в подполковники лейб-гвардии Преображенского полка, полковником которого, по традиции, была сама императрица — эта великая честь, но её Суворов заслужил давненько. Повторим: в честь полководца была выбита золотая именная медаль, подобной чести удостоился Потёмкин за взятие Очакова. В то же время искушённым в политесе придворным хлопотунам удалось поссорить Суворова и Потёмкина. Полководец стал жертвой придворной войны Потёмкина и Зубовых.

Из книги в книгу кочует эпизод о послеизмаильской встрече Суворова и Потёмкина в Бендерах, в ставке командующего. По легенде, Суворов, уже видевший себя фельдмаршалом, резко ответил на вопрос Потёмкина «Чем я могу наградить вас?»: «Меня, кроме Господа Бога и государыни, никто наградить не может!» Достоверность такой встречи сомнительна. Но исторический факт, что обиженного Суворова постарались отстранить от столичных победных празднеств. И в оде Державина «На взятие Измаила» Суворов не упоминался.


На грандиозном триумфальном представлении в Таврическом дворце, посвященном измаильской победе, Суворов отсутствовал. Стихи Державина, музыка Бортнянского и Козловского — всё это звучало не для него. И снова Державин не сумел упомянуть Суворова в стихах! Солдатский путь вёл героя в Финляндию, где Суворов укреплял границы с воинственной Швецией и подчас пребывал в меланхолии. Именно в Финляндию, в Роченсальм, Державин послал Суворову свои первые стихи, посвященные непосредственно великому полководцу. Они вызвали неоднозначную реакцию Александра Васильевича:


Се Росский Геркулес:

Где сколько ни сражался,

Всегда непобедим остался,

И жизнь его полна чудес.

Не всякий день мы зрим Перун небес,

Которым Божий гнев разит злодеев,

Но часто тучки лишь. — Почий, наш Геркулес,

И ты теперь среди твоих трофеев.

Тут речь идёт о той самой измаильской медали. Всё бы хорошо, но во втором четверостишии Суворову почудилась двусмысленность: не хочет ли Державин сказать, что слава великого полководца в прошлом? Старый стоик Суворов оказался в плену меланхолии, подчас граничившей с унынием. В одной из записок он не скрывает уязвлённого самолюбия: «Время кратко. Сближается конец, изранен, 60 лет, и сок высохнет в лимоне». Но мы видим, как этот сильный человек борется с чёрными мыслями и находит новые силы для борьбы и службы даже в самые печальные минуты, в минуты сомнений. В письме дочери, любимой Суворочке, он вздыхает: «И я, любезная сестрица-Суворочка, был тож в высокой скуке, да и такой чёрной, как у старцев королевские ребронды». В другом письме — снова жалобы: «Я умираю за моё Отечество чем выше возводит меня ея (императрицы . — А.З. ) милость, тем слаще мне пожертвовать собою для нея. Смелым шагом приближаюсь к могиле, совесть моя не запятнана. Мне шестьдесят лет, тело моё изувечено ранами, но Господь дарует мне жизнь для блага государства». Пройдут годы — целое десятилетие, полное побед и обид, но Суворов и тогда с грустью признается: «Стыд измаильский из меня не исчез». Зато в гору пошли соратники Суворова по Измаилу. Суворов с размахом ходатайствовал о награждениях. Самую высокую награду — Георгия второй степени — получил генерал-поручик Павел Сергеевич Потёмкин: «Во уважении на усердие к службе, ревностныя труды и отличную храбрость, оказанную им при взятии приступом города и крепости Измаила, с истреблением бывшей там турецкой армии, командуя правым крылом». Суворов ценил Павла Потёмкина, и у стен Измаила этот генерал действительно проявил себя героем, но мнительность разгоралась, и полководца раздражало повсеместное торжество Потёмкиных. Никогда Екатерина не была столь щедра в награждениях, как после Измаила. Тех офицеров, кто почему-то не был представлен к боевым орденам и золотому оружию, наградили специальными золотыми крестами — знаками «для ношения в петлице мундира на ленте с чёрными и жёлтыми полосами на левой стороне груди». Это был широкий жест императрицы и Потёмкина. Никто не был обижен, кроме командовавшего штурмом старого генерал-аншефа Суворова.

Каждый из генералов — участников штурма значительно упрочил свою репутацию и в войсках, и в верхах. Многие из них станут опорой Суворова в ближайших походах — прежде всего в Польше, а потом и в Италии и в Швейцарии. Нижние чины, славно проявившие себя при штурме, были награждены специальной измаильской медалью (она была отлита по образцу аналогичной Очаковской). Надпись на медали гласила: «За отменную храбрость при взятии Измаила декабря 11 1790».

Генералы измаильского закала были чтимым примером для будущих офицеров Наполеоновских войн, для героев 1812 г. Измаильский закал надолго останется великой школой — и об этом значении штурма неприступной крепости нельзя забывать.

Хлопоты

Разобиженного Суворова направили в Финляндию. Россия не воевала со Швецией, в августе 1790 г. державы заключили мир. Но нужно было создать укрепления на случай будущих столкновений с северным соседом. Противовесом шведской крепости Свеаборг стал русский Роченсальм, доведённый Суворовым до фортификационного совершенства.

Три года, которые генерал-аншеф протянет в трудах и службе до Польского похода, пройдут под знаком большой обиды — стыда Измаильского . Трудно будет утешиться — тем более что и в Финляндии, и позже, на южных рубежах империи, работая на нужды обороны, Суворов не раз столкнётся с бюрократическим прессингом…

Разное поговаривали об этой финской экспедиции, напоминавшей отставку от славы. Так и будут наши соотечественники из поколения в поколение толковать о несправедливой полуссылке на северо-запад империи. Считалось, что императрица и Потёмкин опасались, что на чествовании измаильских героев публика окажет Суворову более тёплый приём, чем князю Таврическому. Вероятно, у властей были основания для таких опасений. В дневнике А.А. Храповицкого 26 апреля 1791 г. появилась запись: «Граф Суворов-Рымникский послан осмотреть Шведскую границу. Недоверчивость к шведскому королю внушил князь. (имеется в виду князь Г.А. Потёмкин-Таврический . — А.З.). Говорят, будто для того, чтоб отдалить Суворова от праздника и представления пленных пашей». Вспоминал о том времени и о придворной ситуации и Г.Р. Державин в своих мемуарных «Записках». Вопрос чествования Суворова оказался связан с соперничеством Потёмкина и Зубова — двух фаворитов императрицы. Уезжая из действующей армии в Петербург, Потёмкин заочно грозил новому фавориту: «Нездоров, еду зубы дёргать». Державин продолжает: «Сие дошло до молодого вельможи и подкреплено было, сколько известно, разными внушениями истинного сокрушителя Измаила, приехавшего тогда из армии. Великий Суворов, но, как человек со слабостьми, из честолюбия ли, или зависти, или по истинной ревности к благу Отечества, но только приметно было, что шёл тайно против неискусного своего фельдмаршала, которому со всем своим искусством должен был единственно по воле самодержавной власти повиноваться. Державин в таковых мудрёных обстоятельствах не знал, что делать и на какую сторону искренно предаться, ибо от обоих был ласкаем». Если уж «ласкаемому» Державину было непросто в войне могущественных фаворитов, то Суворову и впрямь приходилось солоно. Куда солонее, чем на фронтовом поле боя. И отношения со всегдашним благодетелем Потёмкиным необратимо омрачились — теперь уже вплоть до скорой смерти князя Таврического.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация