Около шести часов пополудни по всему фронту союзные войска прорвались, сминая противника. При отступлении наилучший порядок удалось сохранить генералу Ватрена и вообще войскам правого крыла французов (к дивизии Ватрена здесь следует добавить правофланговые части дивизии Лабуасьера). Две бригады, отряженные Меласом для обхода этих сил французов, Лаудона и Митровского, с помощью глубокого обходного маневра Митровского сломили сопротивление Ватрена (при том первый натиск бригады Лаудона французы осилили). Но наголову разбить французов им не удалось. Домбровский, бросивший Серравалле, отступая, соединился с Ватрена, снова проявив стойкость и выдержку. Этим частям французов после отступления и удалось организовать оборону за Гави.
На левом крыле и в центре французские дела оказались куда плачевнее. Беспорядочное отступление в районе деревни Пастурана превратилось в избиение французов. Артиллерия и обозы оказались в руках союзников. Командующий левым крылом французов Периньон угодил в плен.
Преследовать противника был послан корпус Розенберга. При Гави русские настигли арьергард противника. Французы заняли оборонительную позицию на высотах, открыли ружейный огонь. Розенберг отрядил на бой казачий полк Курнакова, полк генерал-майора Ферча, егерей генерал-майора Кашкина и батальон Ребиндера. Они прорвались сквозь передовые посты французов, ударили в штыки, обратили неприятеля в бегство. Суворов писал в реляции: «Неприятель потерял убитыми свыше 200, в плен досталось при 3-х офицерах 127 рядовых; с нашей стороны убитых 5, раненых 17». Всё же от преследования Розенберга в русской армии ждали большего.
Общие потери французов (убитыми, ранеными, пленными, дезертирами) составили 20 000. Армия прекратила своё существование. Погиб командующий, генерал Жубер. Погибли генералы Ватрен и Гаро. В плену оказались генералы Периньон, Груши, Колли, Партоно. Потери войск Суворова составили 6000 человек, из них 1300 — убитыми. Был контужен хорошо проявивший себя в бою генерал-майор Горчаков, в голову ранен генерал-лейтенант Тыртов, в ногу — генерал-майор Чубаров, о котором Суворов писал с восхищением: «Он теснил и поражал неприятельские колонны так храбро и неустрашимо, что малая только из них часть спаслась бегством; причём и ранен». Ранение помешает Чубарову вместе с Суворовым пройти тропами Швейцарского похода. Получил ранение и прославившийся в Итальянском походе полковник Ломоносов, ведший в бой гренадер. Среди погибших в бою Суворов отмечал храброго майора Корфа. По численности войск с обеих сторон сражение при Нови было крупнейшим, после Рымника, из всех сражений Суворова.
Отличился в бою старый солдат, ровесник Суворова Фёдор Васильевич Харламов. С 1776-го, с Крыма, он служил под командованием непобедимого полководца. Он отличился при штурме Праги, за Польскую кампанию получил золотое оружие. Рослый, неустрашимый, закалённый в боях Харламов только после Нови получил генеральское звание. На таких стариках и держалась русская слава XVIII в.
Такую победу следовало развить решительными действиями, что и подтверждала диспозиция Суворова на 5 августа. Следовало преследовать противника, планомерно наступая на Генуэзскую Ривьеру. Но этот план Суворова был сорван австрийцами, не подготовившими вьючный обоз и запасы продовольствия для наступления. Вскоре император Франц и вовсе отменит суворовский план наступления на Генуэзскую Ривьеру. Великую победу при Нови союзники не сумели использовать с наибольшим эффектом — так, как планировал Суворов. В рескриптах императора Франца ещё с конца июля звучали умиротворённые ноты. Австрия вернула утраченное и не собиралась далее утомлять собственную армию решительными действиями. Он писал Суворову: «Я должен при этом случае повторить, что на нынешнюю кампанию не должно и помышлять о каком-либо вторжении во Францию или о переходе за границу Италии к стороне Вара, а ещё менее к Савойе; и потому всё, что клонилось бы к подобному предприятию, должно быть совершенно исключено из плана действий». Крушение надежд!
А ведь именно после Нови Европа затрепетала, чувствуя руку непобедимого полководца. Взятие Парижа Суворовым воспринималось как вполне вероятная перспектива. В пространной реляции Павлу Суворов говорил о результатах сражения: «Таким образом продолжалось 16 часов сражение упорнейшее, кровопролитнейшее и в летописях мира по выгодному положению неприятеля единственное. Мрак ночи покрыл позор врагов; но слава победы, данная Всевышним оружию Твоему, великий государь! озарится навеки лучезарным немерцаемым светом… Главнопредводительствовавший генерал Жуберт вскоре по начатии сражения ранен и умер в Нови. Сей произвёл пьемонтскую революцию, и Бонапарт при отправлении его наименовал своим наследником… Всё воинство вашего императорского величества от каждого генерала до последнего солдата подвизалось в сём сражении единым духом храбрости, мужества, неутомимости и неустрашимым величеством к ним ниспосылаемыми, и охотно приносили на жертву служению престолу и живот, и кровь свою». С гордостью Суворов писал о новийской победе и адмиралу Ф.Ф. Ушакову. Что касается умения русских войск воевать не щадя живота своего — Суворов нисколько не преувеличивал. Позже Мелас, не желавший понимать намерений Суворова, списывал неудовольствие русского фельдмаршала планами Вены на то, что фельдмаршал был огорчён тяжёлыми потерями русских при Нови. Да, самому Меласу при Нови удалось сберечь войска — но он и вступил в сражение позже других частей, и не сумел разбить дивизии Ватрена и Лабуасьера. Оттеснив противника, Мелас считал задачу выполненной. Намеревался «царапаться», а не «бить». Ясно, что тактика русских требовала большего напряжения атак и влекла большие потери. Но задачи, поставленные Суворовым, стоили таких жертв, тем более что русские потери были куда ниже французских. А Мелас своими комментариями к новийскому сражению ещё раз показал, каким неудобным союзником для Суворова был он, опытнейший австрийский генерал «папа Мелас».
Тем временем Ушаков, вдохновлённый письмами великого Суворова, бросил якорь в Лазурной бухте Палермо, в Сицилии. В Палермо он встретился с союзником — прославленным британским адмиралом Нельсоном. Нельсон приглашал русского флотоводца на свой корабль, но Ушаков, утверждая своё старшинство, принял союзника в каюте «Святого Павла», флагманского корабля русской эскадры.
9 августа неаполитанские войска вместе с 500 русскими вошли в Рим. Это был русский десант из эскадры адмирала Ушакова, из отряда контр-адмирала Пустошкина, которым командовали полковник Скипор и лейтенант Балабин. Боевой путь русской эскадры у берегов Италии подходил к концу. Как пишет Милютин, «в продолжение всего этого похода эскадра имела убыли только 400 человек. С такой малой потерею русский флот совершил в Средиземном море много славных подвигов: Ионические острова освобождены от французов и получили независимое правление; в Неаполе восстановлена власть королевская; в Риме водворено спокойствие». Павел присваивает Ушакову чин адмирала. Осыпают его наградами и союзники. Но, конечно, всех генералов и адмиралов кампании 1799 г. затмила невероятная слава Суворова.
На самом взлёте своей европейской славы Суворов окончательно испортил отношения с Веной. Осторожная, недальновидная и, как писал Суворов, «корыстолюбивая» стратегия Тугута была несовместима со смелыми планами контрреволюционной войны, которые Суворов лелеял уже почти десятилетие. Полководец ждал поддержки из Петербурга, прибегая в письмах то к прямым жалобам, то к сложным аллегориям. 5 августа из Нови Суворов писал Фёдору Ростопчину: «Ещё новую победу Всевышний нам даровал. Новокомандующий генерал Жуберт, желая выиграть доверенность войск своих, выступил 4-го числа августа из гор с армиею свыше 30 000, оставя Гави в спине.
