— Больно дорого берет ваш Левицкий! — улыбнулся Железнов. — Нашего жалованья не хватит.
— А ты продай часы. Или портсигар загони на Тишинке. Обмещаниваешься, Железнов.
— Да как же я без часов-то, Иван Николаевич!
— А ты не придуривайся. У тебя несколько отменных часов в ящике стола без дела лежат. Все награждаем тебя, дарим. Вот и продашь на толкучке. Да и сбережения надо иметь при нашем-то денежном довольствии. А то, наверное, все барышни, ресторации… Эх, Витька, знал бы я в 1918 году, что ты таким станешь, когда каждой картошине сердце радовалось… Честное слово, чаще бы тебя порол.
— Да бросьте вы, Иван Николаич! — При Лифшице Железнов не тыкал командиру. — Думаете, я великие деньги получаю? Красный командир, чекист, а мясо в борще не каждый день вижу. Да и в «Метрополе» каждый день обедать не могу.
— Ах, какой несчастный! Мяса они не кушают. Денег ему мало, видите ли. Ты на партшколу ходишь? При коммунизме вообще денег не будет. А деньги на костюм мы тебе выделим. Я говорил, выделим, значит, выделим. Успокойся, копеечник.
Лифшиц в напряжении наблюдал за пикировкой товарищей. Он еще утром узнал о доносах на Пронина и Райхмана и скуксился. Он только-только встал на ноги в Госбезопасности. Видел себя чекистом без страха и упрека, мечтал о подвигах, о доблести, о славе. И вдруг — такой удар в спину любимому командиру. Это удар по всем пронинцам.
— Прекратим препираться! К делу, товарищи, — говорил Пронин. — Кирий перекопал весь Ногинский район. Без результата. Единственное — попутно он нашел там крупного самогонщика. У него там аж три подвала, полных зелья.
— Ну, теперь мы Кирия не скоро увидим! — подал голос Железнов, да так язвительно, что даже кислый Лифшиц хохотнул.
— У Кирия срочная работа. Под Рязанью нашли бесхозную «эмку». В каком-то колхозном амбаре. Председатель хотел ее усыновить, но участковый проявил бдительность, и наши товарищи уже отогнали ее в Рязань. Теперь в Рязань направится Кирий.
— Самогонщики Рязани трепещут!
Пронина не смущали реплики повзрослевшего воспитанника.
— Будем шить костюмы у Левицкого и присматриваться. Я не думаю, что портной связан с врагами. Он скрывает от общественности свои амурные похождения и имеет на это право. И все-таки на меня написали донос именно после сближения с Левицким. Виктор, составишь полный список клиентов Левицкого за последние три года. И определись, кого он принимал дома, а к кому ездил. Другие связи Левицкого, начиная с его фальшивых новогодних гостей, я поручаю тебе, Миша.
— Свидерский — крепкий орешек. — задумчиво произнес Лифшиц. — Я могу на него как следует надавить? Вряд ли он вел жизнь невинного воробушка. Там многое можно накопать на товарища адвоката.
— Да уж, конечно, Миша. Если дело поручили тебе — значит, без давления не обойтись. Только, пожалуйста, воздержись от членовредительства.
— Да была б моя воля, я бы вообще адвокатуру прикрыл. Гнилые они все. Профессия гнилая. Защитнички. Жужжат, болтают в пользу бедных. Тут от врагов народа проходу нет, шпионы кругом, вредители. Жизнь целой страны под угрозой. А ты — адвокатик, пустозвон добренький. Зачем нам вообще нужна такая профессия?
Пронин улыбнулся:
— В чем-то ты прав, мой неистовый друг. Западная система тотальной соревновательной юстиции мне не по душе. Они когда-нибудь свихнутся от сутяжничества. Уже в душ без адвоката боятся сходить. Но так сгущать краски не стоит. Я понимаю, ты молодой, горячий. Но потом эта горячность перейдет в работу. Или, скажем, в семью. Как поет Клавдия Шульженко, без причины не гори, умей владеть собой! Это она специально для молодых чекистов поет. Вот посмотрим, как ты со Свидерским сработаешь. Дави его информацией, но не превращай в безвольную груду мяса. Не бей, даже когда очень захочется. А тебе захочется сразу. Он для нас не жертва, а материал.
— А что, на меня жаловались? — обиженно спросил Лифшиц.
— У меня и свои мозги имеются. Я и без доносов способен составить мнение о сотруднике.
— Все мои несчастья от принципиальности! Не могу удержаться, когда передо мной враг.
— Повторяю в сотый раз. Если разведчик стреляет — значит, он недоработал. Если контрразведчик выбивает показания побоями — значит, он недоработает и проиграет завтра. Бывают, конечно, исключения…
Железнов вел себя у Пронина по-хозяйски: Агаша считала его за племянника, Пронин — за сына. Он съел уже две слойки, вытер губы чистым носовым платком, выпил, на радость Агаше, два кофейника.
— А чем вы займетесь, Иван Николаич? — спросил он с набитым ртом.
— Мне остаются пустяки. Буду общаться с Левицким. По-стариковски. Буду чаще появляться в людных местах, чтобы уважаемому автору доноса служба медом не казалась. Как всегда, себе я придумал самое простое задание.
Архипелаг ГУЛАГ
Пронин никак не мог забыть русый стриженый затылок из магазина «Ноты». И поэтому, несмотря на позднее время, он попросил Адама ехать в ГУЛАГ. Там служил старинный приятель Пронина Гриша Савченко. Работал он до поздней ночи, потому Пронин влетел к нему в кабинет без звонка.
— Опять ты? — Савченко флегматично посмотрел на Пронина сквозь круглые очки.
— Да вот, занесла судьба в ваше царство мрачного Аида.
Гриша Савченко пришел в революцию со скамьи Харьковского университета. Сын приказчика, он рано выучился читать и слыл маленьким профессором. Пройдя через войны и чистки, он так и остался пытливым книгочеем. Дружил с Демьяном Бедным и Алексеем Толстым, подчас конкурировал с ними по части библиофильства. Истый книголюб! Ему бы работать директором библиотеки, а партийная судьба занесла его в гулаговский кабинет. За последние полтора года Гриша выучил древнегреческий язык и теперь усердно штудировал Гесиода, которого считал родоначальником коммунистической идеи.
На дружеский выпад Пронина Савченко ответил незамедлительно:
— Аиды сидят в Наркомпросе, а мы главные весельчаки Москвы! Тонем в бумагах — и смеемся, сортируем документы — и снова смеемся. Нас любят демонизировать. Но разве мы похожи на церберов у врат ада? Помнишь русскую сказку про плакунчиков и хохотунчиков?
— Сказки, Гриша, по твоей части.
— Это верно. Я тут у Демьяна Бедного из-под носа увел первое издание сказок Афанасьева. Смирнов-Сокольский познакомил меня с таким букинистом — просто находка. У него агенты в разных городах Союза — от Минска до Ташкента. Там такие редкости можно найти, каких в Третьяковском проезде не встретишь и даже не закажешь.
— Агенты! Может быть, стоит заняться этим человеком? Разветвленная сеть — это уже по моей части.
— Нет! Я вам его под пыткой не выдам. Такой человек в нашем деле на вес золота.
— Эх, Гриша, библиофилия когда-нибудь доведет тебя до государственного преступления, не в этих стенах будет сказано… Занимаешься таким интересным делом — боевым, творческим. Все лагеря у тебя под рукой! А за хорошего букиниста готов на все пойти. Но я пришел к тебе не за букинистом.
