— Отлучался помыть руки… — эхом повторил Пронин. — Спасибо вам, товарищ Крауз. Надеюсь, что это маленькое приключение не помешает вашей научной работе в СССР…
После «Центральной» Пронин заехал во МХАТ. Можно было бы пойти туда пешком: всего-то минут восемь прогулочным шагом. Но Пронин решил передвигаться на автомобиле, чтобы не искать Адама, когда «эмка» понадобится для дальнего разъезда.
— А могу я увидеть товарища Ливанова? — спросил Пронин у строгой очкастой служительницы, которая сидела за столиком, возле телефона.
— Бориса Николаевича Ливанова? А как вас, собственно говоря, представить?
— Просто театрал, поклонник таланта. А зовут меня майор Госбезопасности Иван Николаевич Пронин. — Пронин редко представлялся с титулом, но для Художественного театра сделал исключение: уж слишком грозно посверкивала очками эта женщина с собранными в пучок темно-рыжими волосами.
Служительница торопливо написала на листке адрес гримерной Ливанова — этаж, номер комнаты.
— Вам бы лучше со служебного входа, товарищ Пронин. Вы налево пройдите и там по лесенке. Да ступайте по ковру, что ж вы бочком-то жметесь.
В узком коридоре пахло краской и пудрой. Пронин постучал в белую дверь.
— Прошу! Прошу беспокоить на здоровье! — раздался могучий, раскатистый ноздревский голос.
Пронин вошел, Ливанов во всей красе поднялся ему навстречу.
— Меня зовут Пронин. Майор Пронин Иван Николаевич. Не листайте в памяти, мы не знакомы.
— Очень приятно познакомиться. Ливанов. — Актер широким решительным жестом протянул Пронину руку.
— Ваш давний поклонник. Видел вас еще в «Федоре Иоанновиче». А «Дубровского» расхваливаю всем, кто попадается под руку.
— Князь Шаховской в «Федоре» — мой мхатовский дебют! Да вы садитесь вот сюда, в самое удобное кресло. Кресло у меня генеральское. А вы ведь из тех майоров, которые приравнены к генералам? Так? Про меня говорят — «Мощная лепка характеров! Острота идейных трактовок!». Когда хвалят — это приятно, хотя утомительно. Я вот смотрю на вас и не могу понять — вы по театральному делу или по какому-нибудь политическому?
— Боюсь, что по скучному и политическому. Вам знакомы два немца — Дитмар и Крауз?
— Среди моих друзей таких нет. Если вы о случайном знакомстве — я, пожалуй, не припомню фамилий. Профессиональная болезнь: память вся, хоть и натренирована, но вдрызг истрачена на роли!
— В этом месяце, в самом его начале, на новогоднем празднике…
— Да! — вскричал Ливанов знаменитым баритоном. — Были немцы, кажется, два-три человека. Были! До утра сидели, выпили все пиво, водкой запили — и ушли. Да я же их и пригласил! Они подошли после спектакля, проявили, как говорят журналисты, живой интерес к советскому искусству. Я подумал — почему бы не показать им, как советские актеры веселятся в праздник?
— В самом деле они сидели до утра? Оба?
— Их все-таки было двое? Ну, не поручусь, как они сидели… Вам лучше спросить у нашего администратора. Он был распорядителем на балу, церемониймейстером. А мы артисты, наше место в буфете. Так что попрошу к товарищу Неустроеву. У нас, видите ли, администратор такой — Неустроев.
Неустроев встретил Пронина настороженно. Протер круглые очки, встал, ссутулился.
— Товарищ Пронин? Слушаю, слушаю вас внимательно.
— Вы принимали на новогодних посиделках двух немцев — Крауза и Дитмара.
— Не отрицаю.
— Вы не могли бы уточнить время пребывания немцев у вас на празднике?
— В этом есть необходимость? Пожалуйста. У меня все записано. Я, знаете ли, человек дотошный. — Он достал из ящика засаленный гроссбух и принялся листать его тонкими длинными пальцами, как будто считал деньги.
— Вот! Все точно. Крауз и Дитмар. Прибыли в 23.40, убыли в 6.20.
— Ошибка исключена? Хорошо. А длительные отлучки вы отмечаете?
— Что значит — длительные? Здоровью не прикажешь, извините за прямоту.
Неустроев снял нарукавники, аккуратно скрутил их и положил в ящик стола.
— Товарищ Пронин, я готов ответить на все ваши вопросы.
— В другой раз.
Пронин спешил. На бегу он успел посочувствовать Ливанову: правильно говорят, что театр — террариум единомышленников. С такими товарищами, как Неустроев, хлебнешь дерьма.
Пронин поменял планы: визит к Левицкому он отменил. Теперь с Левицким можно было говорить только о костюмах, а эта тема Пронину порядком надоела.
Вечером Пронин ждал гостей — да каких! Два иностранных товарища, с которыми Иван Николаевич собирался обстоятельно поговорить. Со Стерном пришел Железнов.
— Валенки в подъезде отряхивать надо. Ковры из-за тебя не просыхают, ирод! — привычно ворчала на Виктора Агаша.
— Мы и сами не просыхаем! — улыбался Стерну Виктор. — Это современное русское арго. Не просыхает — значит, каждый день поддает. В смысле, квасит. Ну, закладывает за воротник. Киряет. То бишь употребляет спиртные напитки.
— Богат русский язык!
— Особенно много раскудрявых вариантов на три понятия. Деньги, выпивка и… Ну, о третьем вы и так догадываетесь.
— Делать любовь!
Стерн сегодня выглядел собранным, уверенным в себе. Куда подевался сентиментальный мечтатель, которого Пронин пытался разговорить несколько дней назад?
Для почетных гостей Агаша внесла в комнату раскаленный самовар (и где только она ухитрилась его вскипятить?). Стерн и Крауз галантно бросились ей помочь, но отшатнулись от горячих боков адской чайной машины.
— С самоваром лучше Агаши никто не управится, — сказал Пронин. — Не стоит и пытаться. Не волнуйтесь, друзья, не чаем единым я буду вас угощать. Есть бутылка отличного армянского коньяку.
— Мы в этом не сомневались, — Стерн присел на краешек тахты.
— Прошу за стол!
Гости заняли места возле стаканов и рюмок. Они посмеивались, бодрились, но Железнов чувствовал, что это показное веселье, а на душе у Стерна и Крауза скребут кошки.
— Итак, товарищи, мы все угодили в шпионское дело. Это штука липкая и отмыться от нее можно только с бензинчиком. А бензин надолго оставляет отвратительный запах. Это присказка, как у нас говорят. А сказка такая. Дитмара посадили. В общем, ему самое место за решеткой. Молодой человек вел себя в гостях, как распоследняя свинья.
— Свинья? — Стерн удивился такой резкости Пронина.
— Да-да, именно свинья. Да и вам, наши дорогие европейские друзья, опасно будет жить в Москве, да и вообще в Советском Союзе, если вы не сведете меня с матросом. С вашим знакомым матросом. В старину московские купцы, а особенно — купчихи пили чай из блюдец. Так он быстрее остывал. А мы любим суровые стаканы в подстаканниках. В стаканах чай долго остается горячим, обжигающим. Все-таки мы далеко ушли от замоскворецких купцов, этих воротил из «темного царства». А как вам коньяк?
