Переводчик недоуменно посмотрел на Пронина.
– Браслеты, запонки, часы, значки?..
– Я не помню.
– Ну, что ты скис? Тебя же никто не учил в институте и на курсах запоминать одежду тех людей, чьи слова ты переводишь. Вот что, Андрей. Есть у меня для тебя задание. Если в Пятигорске или где-нибудь еще ты окажешься рядом с Маллем, а меня поблизости не будет, следи за его одеждой. За переодеваниями. Если заметишь что-то странное, непривычное – ну, например, в течение одного дня он поменяет галстук – сразу найдешь меня и сообщишь. Лично или через наших ребят. И еще. Главное. Следи за его запонками. Если увидишь, что на одном из рукавов запонки нет, – все бросай и срочно ко мне. Срочно. Опрометью. Есть вопросы?
– А если он совсем без запонок будет?
– То же самое. Пулей несись ко мне. И запомни: это – твое самое важное задание. От него зависит исход операции. И, конечно, постарайся все это делать незаметно, ненавязчиво. А курочку ешь, давай ее руками потроши, здесь все свои. Салфеток вон полна коробушка.
В поезде у Пронина произошла неожиданная встреча. «На свое горе я учу всех своих близких приемам конспирации!» – подумал он, узнав в одной из проводниц… Лену! Он увидел ее, открыв дверь в тамбур своего вагона, где хотел подышать воздухом после сытного ужина. Девушка искусно выказала свое удивление, после чего обхватила шею Пронина руками.
– Леночка! Почему ты здесь? – спросил действительно удивленный контрразведчик.
– Не могла оставаться в Москве, очень скучала…
– Господи, как же ты неосторожна! Ты хоть понимаешь, что я здесь не на увеселительной прогулке?
У девушки загорелись глаза:
– Серьезное дело?
– Очень серьезное. И помешать мне может любой нюанс.
– Значит, я для тебя – нюанс? Между прочим, хотела тебе помочь! Ты ведь можешь положиться на меня абсолютно во всем.
– Не придирайся к словам, откуда у тебя это… Не мне помешать – делу. Ох, уж эти добровольные помощники! Вот что, давай договоримся. Можешь играть в эти конспиративные игры, тем более что им тебя научил я.
– Великий учитель!
– …Но имей в виду, что в ходе операции нужно безоговорочно подчиняться командиру. Ты поняла меня?
– О да, мой командир!
– Если тебе дорога твоя и моя жизнь, будь поосторожнее. В поезде делай вид, что меня не замечаешь. Никакой самодеятельности – ни в коем случае! Ночью я приду в твое купе и дам надлежащие инструкции. Приедем в Минводы, я что-нибудь придумаю… А теперь – шагом марш в свой вагон!
Лена радостно чмокнула Пронина в тщательно выбритую щеку и шепнула на ухо: «Жду, мой командир…»
Закончив разговор с Леной, Пронин заметил секретаря Вольфа, наблюдавшего за ними из-за приоткрытой двери купе. Иван Николаевич тут же ретировался и через пять минут появился в коридоре, облаченный в новую полосатую пижаму и бархатный шлафрок, подчеркивавший достоинства статной фигуры бравого майора. За последний год он заметно пополнел, но все еще выглядел по-боевому. Лена ждала в коридоре. Он подошел к ней легкомысленной походкой командированного и – специально для Вольфа – потрепал по длинным распущенным волосам. В те времена московские дамы позволяли себе не думать о прическе только дома или в дороге…
И все-таки этот день принес неприятности. И главная неприятность носила прекрасное имя Лена.
Вольф и футбол 1947 года
Начиная с поездки на Кавказ, так и пошло: в отсутствие Пронина Андрей не отходил от Малля и следил за его костюмом и запонками. Швейцарец, почувствовавший в Пронине «стальную струну» коммунизма, не возражал: вежливый молодой переводчик вполне устраивал его в качестве собеседника. А Пронин отлучался все чаще, оставляя Малля с Андреем: теперь его интересовал секретарь именитого швейцарца, Юрген Вольф, ехавший на кавказский курорт в одном купе с молчаливым поваром. Перепроверка данных о секретаре Малля, заказанная Прониным еще до отъезда, показала, что никакой Юрген Вольф не был студентом парижской Сорбонны в период с 1930 по 1940 год. Да и в остальных французских университетах в эти годы такого студента-филолога не числилось. Что же касается молодости секретаря, якобы прошедшей в Богемии, то среди прочих Юргенов Вольфов, благополучно проживающих на родине до сих пор, один был замешан в коммунистическом движении, брошен в лагерь под Регенсбургом, где по документальным данным, собранным советскими оккупационными войсками, пребывал с 1938 по 1942 год. Сведений о побегах из этого лагеря найдено не было. После этого его следы теряются, поскольку последние документы об уничтожении заключенных перед сдачей территории были уничтожены нацистами. Но и эти факты говорили о том, что коммунист Юрген Вольф не мог бежать из Богемии в Швейцарию в 1940 году. «Кто же вы, герр Вольф?» – думал Пронин, выходя из купе радиста, передавшего ему расшифрованную информацию. Через Горбунова Пронин получил записку от Кирия:
«Потоцкий удалился в ресторан и оставил на столе папку с бумагами. Бумаги густо исписаны каким-то шифром. Я заказал фотокопии!» Молодец Кирий! Это может оказаться весьма и весьма кстати! Значит, на следующей остановке мы получим фотокопии. Посмотрим, что за бумаги так опрометчиво оставил на столе адвокат… Нет таких шифров, которые не смогли бы разгадать большевики.
Вечером он непринужденно беседовал с Вольфом по-немецки, пригласив его к себе в купе. Малль в это время обсуждал некоторые детали кавказской поездки с Хармишами при участии Андрея Горбунова, заменявшего «главу гидов».
– Я от оперетты устал, – поведал Вольф Пронину за чашкой травяного чая, – скучно там. Три часа кривляний, сидишь в одной скрюченной позе, как старик. Не могу так долго не двигаться! Вольф действительно постоянно разминал кисти рук и делал ногами упражнения по специальной методике. Ни минуты ему не сиделось на месте! – Меня в Советской России очень интересует физкультура. Вот это дело у вас неплохо поставлено!
– Это точно. – Пронин закатил глаза.
– В одном немецком журнале я читал про ГТО – программу «Готов к труду и обороне». Правду говорят, что в вашей стране каждого молодого человека учат плавать, бегать, стрелять и поднимать тяжести?
– Ну, это не вся правда. У нас имеется и любительский спорт вполне профессионального уровня. Есть и мировые рекордсмены, и чемпионаты страны. Всякие там кубки и первенства.
– О да, я слышал о вашем штангисте – Григории Новаке. Он за год побил три десятка мировых рекордов. Я просто восхищен!
– Уверен, наши любители штанги тоже восхищаются Новаком. К тому же он – фронтовик.
– А советские люди ходят на соревнования? В смысле, болеют за выступающих?
– О да, у нас просто бум – так болельщики переживают за спортсменов. Вам нужно побывать на футболе. Только в Пятигорске приличной команды нет, но в Москве вам нужно посетить стадион «Динамо», сходить на какой-нибудь интересный матч. Кстати, на концерте Леонида Утесова вы поймете, что волнение за спортсменов у нас стало эпидемией. Он называет «Динамо» «больницей на восемьдесят тысяч сидячих мест».
