Та изобразила нечто вроде жеста судьи в немой сцене из «Ревизора»: «Вот тебе, бабушка, и юркий в дверь!»
– И еще, Агаша, насыпь-ка мне в кулечек этого чаю, дипломатического, вьетнамского. Василий, вы ведь знаете, что до Лубянки отсюда ровным счетом пятьсот метров. Поэтому, чтобы замести следы, я еду к месту своей работы разными путями. Их около десятка, и каждый рассчитан ровно на пятнадцатиминутную проездку. За месяц, думаю, покажу вам все мои московские маршруты. Главные ориентиры на пути следования – драматические, а также оперные театры и церкви.
Первый маршрут пролегал мимо трех театров, трех монастырей и одной церкви – Николы в Звонарях. Всю недолгую дорогу к зданию на площади имени Дзержинского Пронин рассказывал шоферу о поездке писателя Льва Сергеевича Овалова в Ойратию в 1933 году, изредка спрашивая бурята, не напутал ли чего молодой тогда литератор. Судя по отзывам Могулова, писатель в Ойратии проявил и любознательность, и точное понимание местной культуры.
Пронин в который раз убедился, что не ошибся в Овалове.
– Надо будет вас познакомить. Лев Сергеевич очень обрадуется. Оч-чень.
Прибыли к месту назначения, и машина встала точно там, где ей положено было встать. Сантиметр в сантиметр.
– Спасибо, Василий. Прекрасное выдалось утро. Плодотворное, я бы сказал. Информационно насыщенное.
Василий Могулов кивнул Пронину и сказал тонким голосом:
– Иван Николаевись, расрешите садать один вопрос?
– Задавай.
– Как вы уснали, сто я ехал на лифте, а не шел по лестнице? Вы ведь сивете на втором этасе. Сасем селовеку ехать на лифте так мало?
– Вася, я не знаю, как вы поднимались, но я знаю нашего старого консьержа Федю. Любого незнакомого человека он провожает к лифту и сам закрывает за ним дверь. Всегда.
Пронин вышел из машины и исчез в дверях готического здания ЧК.
Два эстонца
Сам Иван Николаевич в свой кабинет добирался лестничной трусцой. Лифтов он не любил: замкнутое пространство, в котором всякое может случиться и ты сам себе не хозяин. Да и на физзарядку по утрам не было ни времени, ни желания. А лестница – это отличная разминка.
Дело в том, что ребята Кирия успешно захватили Таама. И привезли его в Москву не поездом, а с оказией на военном самолете. Поэтому он уже был на Лубянке, во внутренней тюрьме. Но сначала Пронин решил допросить одного из ближайших соратников Таама – Тыниса Элоранту. Выходить сразу на Таама было бы опрометчивостью…
Пронин поднялся в свой кабинет, ничуть не запыхавшись. Первым делом он вызвал дежурного и попросил принести кипяток. Поколдовал над заваркой. Затем стал листать толстую папку с делом. Выяснив что-то, приказал привести заключенного Элоранту.
Через несколько минут конвойный ввел в кабинет небритого светловолосого мужчину лет тридцати пяти. Лицо Элоранты – высокорослого детины – выражало тщательно скрываемый испуг.
Пронин встал и, приветливо улыбаясь подконвойному, приблизился к вошедшим.
– Свободны, – отпустил Пронин конвойного. – Проходите, товарищ дорогой. Садитесь.
Элоранта опасливо присел на краешек стула, косясь на стол, где уже стояли расставленные Прониным, два маленьких чайничка с ароматной заваркой, две фаянсовые чашки с блюдцами и тарелочка с баранками.
– Меня зовут Пронин. Иван Николаевич Пронин.
– Я знай-ю, гра-ажданин начальник.
– Это хорошо, что знаете. Вот, дайте-ка, я налью вам чайку. А откуда вы знаете, кто я?
Элоранта промолчал.
– Видите ли, у нас есть общие знакомые. Можно даже сказать, близкие знакомые. Правда, некоторые из них нас покинули. Души их, так сказать, пребывают в мире ином. Так что разговор у нас должен быть душевный. Другого и быть не может. Мы же с вами цивилизованные люди, не так ли? Вы верите в бессмертие души?
Элоранта удивленно кивнул. Пронин расплылся в улыбке:
– Тогда давайте знакомиться ближе. Расскажем друг другу о себе, а? Коротенько. Кто, откуда… У нас это называется – анкетные данные. У вас – черт голову сломит, досье, резюме, консоме… Я вот, например, крестьянский сын, как в пятнадцатом году на Первую империалистическую солдатом пошел, так с тех пор сапог и не снимаю. В шестнадцатом стал большевиком, с семнадцатого служу делу революции. Был ранен. Служу в ЧК с месяца основания комиссии. Воевал на Гражданской. Потом боролся с вредителями, ловил шпионов. Коллективизация, индустриализация – много было работы. Почти всю войну провел в тылу врага. В Прибалтике, в ваших краях. Жены не нажил, детей, кажется, тоже. Был у меня один друг – он мне как сын был. Погиб под Ригой. Погиб в сорок третьем, а похоронили только полгода назад. Фокус. Понятна вам моя биография? – Эстонец кивнул. – А теперь – откровенность за откровенность. Я вас слушаю. Чайку хлебните. Горло-то пересохло у вас, вижу.
Элоранта кашлянул, поправил волосы:
– Откровенность за откровенность – это возможно. Родился в Российской империи, в старом Таллине. Мой отец был, как вы говорите, частный собственник. Владелец модного ателье «Элоранта». У нас одевались самые видные люди города. Чистая пу-пплика. После семнадцатого всех тряхнуло. На отца теперь работали только двое портных. Я помогал ему по коммерческой части. А потом – советизация. Коллективизация. Национализация. То есть ваша революция и ЧК. Отец ушел в Финляндию. Ваши у меня отняли дом, лавку. Немцы пришли – это стала моя власть. Она мне все вернула. Я ей и служил. Теперь попал к вам.
– Я ей и служил… – повторил Пронин. – Надеюсь, вы понимаете, что теперь вам нужно с нами сотрудничать. Нужно помогать нам. Вам это нужно. Вы теперь в этом заинтересованы. Лавки и ателье в Советском Союзе я вам не обещаю. Но могу обещать нечто более дорогое – жизнь. Да. Кстати, могу отправить вас на смерть – это мне проще простого. Но могу и гарантировать жизнь. Согласитесь, лавка в Таллине не стоит вашей жизни.
Элоранта молчал, нервно сжав губы. Голос Пронина звучал буднично, почти равнодушно.
– Вот вы сидите в нашей тюрьме. Заметьте, вас не пытают. Пытки у нас Лаврентий Павлович Берия еще до войны отменил. Это всем известно. Но вас били. – Пронин посмотрел на свой кулак. – Били знатно, хотя и аккуратно. Как говорится в одной русской поговорке: «Поколоти зайца – он спички научится зажигать».
Пронин приподнял указательный палец и ударил им о край стола.
– Так вот, вас били до вчерашнего вечера, не так ли?
Элоранта покорно кивнул.
– Это хорошо. Не то, что вас били, конечно. Это хорошо, что вы признаете, что со вчерашнего вечера вас не били. А знаете, почему вас не били? Это я, майор Пронин, запретил вас бить. Отныне вас никто и пальцем здесь не тронет. Ведь вы хоть и враг, но работать нам следует вместе.
– Не буду я с вами работать. Уж лучше бейте, – без особенной уверенности в голосе сказал Элоранта.
