— А почему бы и нет?
— Действительно. Поскольку полковник никому не верит, свой лэптоп он постоянно держит при себе. И конечно, не только нарушает режим секретности, но и сильно рискует. Так что наши друзья из МИ-шесть случаем воспользовались и там же, на пароме, скопировали жесткий диск.
— Какие находчивые.
— Молодцы.
Грейнджер снова пощелкал мышкой, и спрятанный на книжной полке среди нетронутых старинных фолиантов принтер заурчал, загудел и выдал отпечатанную страницу.
— А полковник И Лен? Что с ним?
— По иронии судьбы вскоре после инцидента на пароме полковника отозвали в Пекин.
Поскольку Грейнджер остался на месте и даже не сделал попытки подняться, за распечаткой пришлось идти Мило. Это была служебная записка из американского посольства в Париже, имевшая гриф «совершенно секретно» и адресованная Фрэнку Барнсу, начальнику дипломатической службы безопасности во Франции. В записке определялись новые линии поведения в отношении китайского посла в Париже, передвижения которого отслеживала отныне группа из трех человек.
— И МИ-шесть просто взяли и поделились с нами этим за спасибо?
— Они же наши особенные друзья, — улыбнулся старик. — Вообще-то информацию мне передал один знакомый.
— И твой знакомый думает, что информацию Лену продала Энджела? В МИ-шесть тоже так считают?
— Успокойся, Мило. Они всего лишь передали нам докладную записку. Остальное мы вычислили сами.
Как и Тина, Мило не мог поверить, что Энджела Йейтс, девушка с афиши «Мы против Них», продавала кому-то государственные секреты.
— Вы все проверили? Паром? Сердечный приступ?
— Как я уже говорил тебе вчера, — Грейнджер картинно вздохнул, словно его терпение подвергалось нечеловеческим испытаниям, — о сердечном приступе И Лена сообщали лондонские газеты.
Мило положил листок на стол.
— Что есть против Энджелы?
— Документ прошел через трое рук. Посла, Фрэнка Барнса и начальника службы безопасности посольства. То есть Энджелы Йейтс. Барнса мы проверили, надеюсь, ты не потребуешь того же для посла.
Все это Мило уже слышал накануне в машине старика, но сейчас, после знакомства с докладной запиской, ему стало по-настоящему не по себе.
— Когда ты в последний раз видел Йейтс?
— Примерно год назад. Но мы поддерживаем связь.
— То есть вы по-прежнему в хороших отношениях?
Мило пожал плечами, кивнул.
— Отлично. — Грейнджер посмотрел на мышку — она была у него продолговатая, с горбинкой и голубым колесиком прокрутки. — У тебя с ней…
— Нет.
— Мм, — протянул старик разочарованно. — Ну да ладно, не важно. Я хочу, чтобы ты передал ей вот это.
Он выдвинул ящик, достал черную, размером с большой палец флэшку и подтолкнул ее к Мило по столу.
— Что здесь?
— Доклад по китайским нефтяным интересам в Казахстане. То, что должно их заинтересовать.
— Не знаю, Том. Барнса ты, может, и проверил, но в том, что виновата Энджела, меня не убедил.
— Твоя работа не в том, чтобы в чем-то убеждаться. В ходе контакта узнаешь больше. Поверь мне, доказательства есть.
— Да, но если И Лен вернулся в Китай, то…
— Никакой отзыв не повредит хорошо налаженной сети, это ты и без меня знаешь. Нам лишь нужно выяснить, кто сейчас в конце пищевой цепочки.
Мило задумался. Дело представлялось достаточно простым, и он был рад, что получил это задание — по крайней мере, будет возможность убедиться, что с Энджелой обойдутся по справедливости. Только вот Компания работала на других принципах — никто бы не стал покупать билет в Париж, если бы речь шла лишь о справедливости. Его привлекали исключительно потому, что Энджела ему доверяла.
— Это надолго?
— Нет, ненадолго. — Перемена темы явно обрадовала Грейнджера. — Летишь туда, встречаешься с ней, передаешь флэшку. Версия такая: Йейтс нужно подержать флэшку у себя для одного контакта, Джима Хэррингтона, который прибудет в Париж в понедельник и заберет ее. Таким образом у Энджелы, — старик поднял руки, — если это, конечно, она, будет два дня, чтобы скопировать информацию.
— Кто такой Хэррингтон? Он существует?
— Да. Прилетит в Париж из Пекина. Знает, что делать, но не знает для чего.
— Понятно.
— Времени много не займет. Сядешь на вечерний рейс и к утру субботы уже вернешься.
— Это вдохновляет.
— А вот сарказма не надо.
Мило не знал, что его раздражает. Не оставшаяся невыпитой утренняя чашка кофе. Не острое желание закурить. И даже не тот факт, что он готовился подставить друга, — от этого было просто тошно.
— И когда ты рассчитывал рассказать мне о Тигре?
— А что рассказать? — с простодушным видом спросил Грейнджер.
— Что он один из нас. Турист.
Старик смотрел на него невинными, как у младенца, глазами.
— И ты этому веришь?
— Я выслеживал его шесть последних лет. По-твоему, эта информация не могла бы мне помочь?
Секунд десять Грейнджер молчал, потом побарабанил пальцами.
— Давай поговорим, когда вернешься, ладно? Сейчас нет времени.
— Долгая история?
— Долгая. Твой самолет вылетает в пять, а тебе еще нужно сочинить какое-то объяснение по Блэкдейлу, чтобы мы не выглядели полными идиотами. И не забудь представить квитанции — не подтвержденные документами расходы я больше оплачивать не могу.
Мило кивнул.
— Предупрежу Эйннера, чтобы ждал тебя. Будет твоим связником в Париже.
— Эйннер? — встревожился вдруг Мило. — Думаешь, нам в этом деле понадобится Турист?
— Предусмотрительность лишней не бывает, — наставительно произнес Грейнджер. — А теперь ступай. Все, что нужно, уже отправлено на твой терминал.
— А Тигр?
— Я же сказал. После возвращения.
10
В аэропортах Мило всегда чувствовал себя комфортно. Не то чтобы он любил летать — введенные после 11 сентября меры безопасности с несколькими уровнями раздевания превращали процедуру прохождения паспортного контроля в невыносимое испытание. Удовольствий в полете осталось два: развернуть на высоте 40 000 футов искусно упакованный обед да послушать на айподе любимую музыку.
Снова оказавшись на земле, в аэропорту, построенном в соответствии с определенными, понятными принципами, Мило как будто попадал в крохотный городок. Таким городком был и аэропорт имени Шарля де Голля. Его впечатляющая архитектура — так дизайнеры шестидесятых представляли себе будущее — навевала ностальгические мысли о некоей утопии потребительского изобилия и тотального контроля толпы над искусством. Впечатление усиливало мягкое «динь» из громкоговорителей, предшествовавшее вступлению милого женского голоса, перечислявшего далекие и близкие города.
