Ностальгия. Подходящее слово. Ложная ностальгия по временам, которых он толком и не знал по причине возраста. Потому-то ему и нравился тот конкурс Евровидения 1965-го, фильмы Бинга Кросби и идеальная парочка — пачка сигарет «Давидофф» и стаканчик водки в баре аэровокзала.
В аэропорту Шарля де Голля Мило не бывал давно и теперь быстро понял, что здесь многое изменилось. На месте знакомого бара размещалось что-то вроде открытого кафе, оглядев которое он так и не обнаружил водки — только вино, красное и белое. Расстроившись, взял охлажденного каберне за девять евро. Пластиковый стаканчик от кассира прилагался бесплатно.
Заметив свободный столик у задней стены, он пробился к нему, натыкаясь на спины и багаж, и устало опустился на стул. Шесть утра, а в зале уже яблоку негде упасть. Мобильный напомнил о себе раздражающей мелодией, и Мило не сразу вспомнил, что положил его во внутренний карман. Номер не определился.
— Да?
— Мило Уивер? — спросил тонкий, жесткий голос.
— Угу.
— Эйннер. Прилетел? Все в порядке?
— Ну, да…
— Нью-Йорк говорит, у тебя пакет. Так?
— Полагаю, что да.
— Пожалуйста, отвечай да или нет.
— Конечно.
— Объект ходит на ланч ежедневно ровно в половине первого. Предлагаю подождать ее возле офиса.
Настроение после этого ностальгического вступления стало еще паршивее. Мило поискал взглядом пепельницу — не нашел. Достал сигарету из купленной еще в Теннесси пачки. Пепел можно стряхнуть в стаканчик, а вино выпить из горлышка.
— Тогда я еще успею вздремнуть. Полет был долгий.
— Ах да, я и забыл, что ты уже не молод.
Ошеломленный, Мило даже не ответил, хотя ответ вертелся на языке: «Мне всего лишь тридцать семь».
— Не беспокойся, Уивер. Мы тебя здесь не задержим, так что в отпуск успеешь. Не знаю, зачем им вообще понадобилось тащить тебя сюда.
— Это все?
— Я так понимаю, объект — твой старый друг.
— Да.
Он затянулся — без удовольствия, настроение уже упало, — и в этот момент кто-то громко откашлялся у него над ухом.
— Дружба дружбой…
Мило подавил желание крикнуть что-нибудь в ответ. В нескольких шагах от него какой-то парень забился в кашле, прикрывая ладонью рот и бросая в его сторону гневные взгляды.
И тут Мило вдруг понял, в чем дело. Со всех сторон на него взирали с изумлением и отвращением, как на некую диковину. Глаза зрителей округлились, когда он стряхнул пепел в пластиковый стаканчик, оставалось только подождать, когда же на его шею упадет карающий топор. Долго ждать не пришлось. Кассирша, узрев творящееся преступление, подозвала возившегося с ящиками крепкого парня и вытянула указующий перст в направлении уголка, где нашел приют Мило. Парень — на вид лет восемнадцати — выпрямился, вытер руки об оранжевый фартук и, ловко лавируя между столиками, пробрался к нарушителю.
— Monsieur, ici vous ne pouvez pas fumer.
[13]
Наверное, Мило еще поборолся бы за свои права, но в последний момент заметил на стене большую табличку с перечеркнутой сигаретой. Он поднял руки, улыбнулся, затянулся еще раз, бросил окурок в стаканчик и погасил несколькими каплями вина. Парень застенчиво усмехнулся, явно испытывая облегчение оттого, что ситуация разрешилась мирно и ему не понадобилось никого вышвыривать.
Грейнджер заказал номер в отеле «Брэдфорд Элизе», одном из тех дорогущих заведений в классическом стиле на улице Сен-Филипп дю Руль, которые, если бы кто-то удосужился проверить учетные книги департамента Туризма, незамедлительно попали бы в черный список. Мило попросил портье разбудить его в половине двенадцатого — примерно через четыре часа — и прихватил с собой со стойки «Геральд трибюн». Поднимаясь в роскошной кабине лифта, он успел пробежать глазами заголовки. Ничего хорошего.
Взрывы заминированных машин в Ираке, восемь погибших американских и канадских солдат. Волнения в столице Судана Хартуме. На фото — злая, бушующая толпа, тысячи людей размахивают плакатами с фотографией мертвого муллы Салиха Ахмада, седобородого старца с белой тюбетейкой на лысой голове. На других плакатах проклятия в адрес президента Омара аль-Башира. На восьмой странице небольшая заметка о том, что Министерство нацбезопасности задержало человека, подозреваемого в совершении нескольких заказных политических убийств. Имя задержанного не сообщалось.
Впрочем, самая важная новость в газету не попала: Мило Уивер прибыл в Париж, чтобы подставить друга.
Он вспомнил то, уже далекое, время, когда они были начинающими оперативниками в Лондоне. Коды, пароли, встречи в сомнительных пабах, споры с британскими разведчиками о том, что ждет их страны в посткоммунистическом мире. Энджела отличалась сообразительностью и выдержанностью, а еще чувством юмора. Встретив в коллеге сочетание таких качеств, отпускать его уже не захочешь. Они столько времени проводили вместе, что все считали их любовниками. Обоих это устраивало. Ей удавалось скрывать свою гомосексуальность, его избавляло от чересчур пристального внимания жен дипломатов, вечно устраивавших неприкаянных племянниц.
После фиаско в Венеции Энджела не разговаривала с Мило более двух месяцев — так сильно на нее подействовало убийство босса, Фрэнка Додла. Но на следующий год, когда Мило стал вдруг одновременно супругом и отцом только что родившейся девочки, она прилетела на свадьбу в Техас и нашла для Тины самые теплые слова. Они и потом поддерживали связь, и каждый раз, когда Энджела приезжала в город, Тина неизменно приглашала ее на обед.
Мило лежал на кровати в одежде и смотрел в потолок. Позвонить Тому? Но что сказать? Он уже выразил сомнение в виновности Энджелы. Сообщить, что Эйннер болван, не готовый провести операцию? Тому наплевать, какого он мнения об Эйннере.
Правда — и это встревожило его — заключалась в том, что шесть лет назад, будучи Туристом, он не мучился бы такими вопросами. Работа представлялась бы простой и ясной. Но теперь Мило не был больше Туристом, о чем совершенно не жалел.
11
От Елисейских Полей американское посольство отделяла длинная и строгая Жарден де Шанзэлизе. Мило припарковался на авеню Франклина Д. Рузвельта и прошел дальше пешком — вдоль парка, мимо старичков и старушек с пакетиками хлебных крошек между коленей. На крошки слетались голуби. Припекало полуденное солнце.
Париж в июле уныл и безрадостен. Горожане спешат в заслуженные отпуска, а их место занимают японцы, голландцы, американцы, немцы и англичане — выстраиваются в очереди к билетным кассам, вытягивают шеи, обмахивают брошюрками потные лица, покрикивают на непослушных детей. Туристы постарше перемещаются группками, держась за сопровождающих или путаясь в кнопках управления каталками, тогда как те, что помоложе, периодически останавливаются — пожаловаться на высокие бордюры и подивиться шепотом тому, как много в Париже чернокожих.
