— А мы и рады.
— Еще болеешь?
Она рассмеялась и покачала головой.
Через двадцать минут Мило уже сидел на диване, доедая остатки стир-фрая; Тина жаловалась на вонь — возможно, от сигарет, но точно она еще не установила, — а Стефани излагала свои планы, связанные с посещением «Дисней уорлда». Потом она сползла с дивана и отправилась на поиски пульта.
— Так ты расскажешь? — спросила наконец Тина.
Мило отправил в рот последние кусочки мяса.
— Только душ приму.
21
Он тяжело, покряхтывая, поднялся с дивана, пролез мимо столика и вышел из комнаты. Тина смотрела ему вслед, и ее не оставляло ощущение нереальности происходящего: муж вернулся домой из командировки, где погибла Энджела, его старый друг, а жизнь продолжается, как будто все нормально, как будто ничего и не случилось.
Они встретились при весьма необычных, экстремальных, обстоятельствах — о том, что произошло в Венеции, не знали даже ее родители, — и Мило как-то сразу вдруг вошел в ее жизнь и стал ее частью. Без объяснений, без извинений. Как будто годами ждал на той сырой венецианской улице. Ждал ее, кого-то, к кому мог прильнуть, кому мог отдать себя.
— Я — шпион, — сказал он через неделю. — Точнее, был им до нашей встречи.
Она рассмеялась, потом поняла — он не шутит. В день, когда они встретились, в руке у него был пистолет. Она приняла его за полицейского или частного детектива. Шпион? Нет, такое ей и в голову не приходило. Но зачем уходить с работы?
— Наверное, потому что наелся. Сыт по горло. — Она не отставала и в конце концов вытянула из него признание, принять которое получилось не сразу. — Знаешь, я несколько раз был близок к тому, чтобы покончить со всем. Не потому что хотел привлечь к себе внимание — в нашей жизни попыткой самоубийства внимания не завоюешь. Тебя просто отправят в отставку. Нет, я хотел умереть, чтобы не нужно было жить. Я не мог больше цепляться за жизнь, не было сил. Жизнь превратилась в бесконечную попытку остаться в живых, и это сводило меня с ума.
Она опешила. Испугалась. Задумалась. А нужен ли ей потенциальный самоубийца? И, что еще важнее, нужен ли он Стефани?
— Я вырос в Северной Каролине. Возле Роли. Мне было пятнадцать, когда в автомобильной аварии погибли родители.
Внутри у нее все сжалось, лицо помертвело, но, может быть, именно это его признание и пробудило любовь к человеку, бывшему, по сути, чужаком. Трагедия трогает каждого, скорбь отзывается порывом теплых чувств, а тут еще мысли о самоубийстве… Не успела она облечь эмоции в слова и выразить полагающееся соболезнование, как он снова заговорил, словно спеша как можно скорее избавиться от накопившегося.
— Семья у нас была небольшая. Родственники все умерли еще до моего рождения.
— И что ты?
— Выбирать особенно не приходилось. В пятнадцать лет меня отправили в приют. В Оксфорде. Не в Англии — в Северной Каролине, — Мило пожал плечами. — Нет, там было не так уж и плохо. Учился хорошо, получил стипендию. Поступил в университет. Городок Лок-Хевен, в Пенсильвании. По студенческому обмену уехал в Англию. Там меня и навестили парни из посольства. Познакомили с Томом, он работал тогда в Лондоне. Предложили послужить родине.
История как история, вполне обычная, и у Тины она ни тогда, ни позже никаких сомнений не вызывала, а если он и утаивал какие-то детали, так что с того?
В общем, жаловаться не приходилось. Да, Мило Уивер был человеком скрытным, но ведь при такой работе скрытности не избежать, и, выходя за него замуж, она уже знала об этом. Важно то, что в отличие от многих мужчин он не таил ни от кого своей любви к ней и Стефани. Даже когда Мило уезжал, она знала — он думает о них. И пусть выпивал — хотя пьяницей не был, — пусть покуривал иногда тайком, что тут такого? Депрессия? Нет. И, даже возвращаясь порой в мрачном настроении, переживая из-за чего-то, о чем не мог рассказать, он никогда не позволял своим проблемам ложиться тенью на семейную жизнь. По крайней мере, с ней и с дочерью Мило был другим человеком.
Но теперь погиб друг, которого знали они оба. Стефани лежала на полу, увлеченная фильмом про гномов, Мило, набив живот, улизнул в ванную. Тине было одиноко.
Услышав шум воды из душа, она расстегнула оставленную у двери сумку.
Грязная одежда, смена белья, носки. Айпод. Кроссовки. Медицинский карандаш «Чапстик», пакетик с ватными палочками, дезодорант, крем от загара, зубная щетка, паста, зубная нить. Пузырек с мультивитаминами. Браслеты от укачивания. Мыло. Пакетик «зиплок» с медицинской всячиной: таблетки, шприц, игла, бинт, нить и игла для наложения швов, тейп с оксидом цинка, латексные перчатки. И снова лекарства: доксициклин, цитромакс, имодиум, бенадрил, адвилколд, прилосек, экслакс, пептобисмол, тайленол.
Добравшись до дна, Тина обнаружила очки, бутылочку с краской для волос и двадцать пять новеньких двадцатидолларовых купюр. И еще клейкую ленту. Непонятно почему, но лента обеспокоила ее даже больше, чем шприц.
Она вернула все на место, застегнула сумку и вошла в душную от пара ванную. За матовой дверцей кабинки шумно, мурлыча незнакомый мотивчик, плескался Мило.
— Кто там? — спросил он.
— Я.
Тина села на крышку унитаза. От пара потекло из носа, и она утерлась туалетной бумагой.
— Господи, — пробормотал Мило.
— Что такое?
— Как же хорошо дома.
— Угу.
Через пару секунд он выключил воду, открыл дверь и протянул руку за висевшим на крючке полотенцем. Тина подала.
— Спасибо.
Мило вытерся, как вытираются все мужья, не замечающие в браке собственной наготы. Она смотрела на него и видела два шрама на правой стороне груди, те, что он заработал в день их знакомства. Шесть лет назад тело было одним из главных его достоинств. Небольшой мастер трепаться, Мило неизменно притягивал женские взгляды и умел показать кое-что в постели, а Маргарет, когда они недолго жили в Бостоне, даже назвала его «горячим парнем».
Но шесть лет семейной жизни на одном месте не прошли даром: появился животик, ягодицы потеряли прежнюю упругость, грудь, некогда гордо выступавшая вперед, затянулась слоем жирка. Мило превратился в полнощекого бюрократа.
Впрочем, он все еще оставался вполне привлекательным мужчиной, поспешно добавила Тина, чувствуя себя немного виноватой. Конечно. Вот только утратил ту резкость, ту цепкость, что присуща людям, привыкшим постоянно быть настороже и заботиться о себе самостоятельно.
Вытершись, Мило с улыбкой посмотрел на нее.
— Ну как? Нашла что-нибудь по вкусу?
— Извини. У меня просто голова идет кругом.
Он преспокойно обмотался полотенцем, выдавил на щетку язычок зубной пасты и протер запотевшее зеркало. Интересно, подумала, наблюдая за ним, Тина, зачем ему зеркало, если нужно всего лишь почистить зубы?
