На Нюрнбергерштрассе показался другой автомобиль. Фельзен, нащупав во внутренних карманах две пачки рейхсмарок, отошел от окна и спустился к машине.
Бригаденфюреры СС Ханке, Фишер и Вольф, а также промышленник по имени Ганс Кох сидели в столовой, попивая напитки, принесенные официантом на металлическом подносе. Они похваливали коньяк, появившийся после оккупации Франции.
— Сигары голландские, — сказал Фельзен, предлагая всем сигары. — Понятно, правда, что лучшие они приберегают для себя.
— Чего еще ждать от евреев? — заметил бригаденфюрер Ханке. — Не так ли?
Сохранивший подростковую розовощекость Кох усиленно закивал в клубах дыма от сигары, которую разжег ему Ханке.
— Я не знал, что евреи причастны и к голландской табачной индустрии, — сказал Фельзен.
— Евреи ко всему причастны, — сказал Кох.
— А что же вы свои сигары не курите? — осведомился бригаденфюрер Фишер.
— Только после ужина, — сказал Фельзен. — Днем я курю папиросы. Турецкие. Хотите попробовать?
— Папирос я не курю.
Кох покосился на свою зажженную сигару и смутился. Он заметил на столе портсигар Фельзена.
— Можно? — Он взял портсигар, открыл. Внутри было выгравировано название фирмы — «Самуил Штерн». — Как можете убедиться, евреи действительно причастны ко всему. Они — всюду.
— Евреи живут бок о бок с нами не одну сотню лет, — сказал Фельзен.
— Вот и Самуил Штерн жил бок о бок с нами до Хрустальной ночи, — сказал Кох и, откинувшись, удовлетворенно кивнул Ханке, ответившему ему согласным кивком. — Оставаясь в рейхе, они каждый час подрывают наши силы.
— Подрывают наши силы? — переспросил Фельзен, подумав, что это звучит как цитата из «Штурмовика» Юлиуса Штрейхера. — Но мои силы они не подрывают.
— Куда вы клоните, герр Фельзен? — вспыхнул Кох.
— Никуда, герр Кох. Я просто говорю, что не чувствую, будто мой бизнес, равно как и мое положение в обществе, терпит какой-то урон из-за евреев.
— Весьма вероятно, что вы…
— А что касается рейха, то мы обогнали чуть ли не всю Европу, а это вряд ли…
— …что вы не в курсе, — договорил, перебив его, Кох.
Двойные двери столовой с грохотом отворились, впустив высокого грузного мужчину, сделавшего три решительных шага в офицерскую столовую.
Кох вдруг вскочил со стула. Бригаденфюреры тоже поднялись. Группенфюрер Лерер поднял руку в приветствии.
— Хайль Гитлер! — произнес он. — Принесите мне коньяку. Выдержанного.
Бригаденфюреры и Кох старательно отсалютовали ему в ответ. Фельзен не спеша вылез из кресла. Официант шепнул что-то, склонившись к голове группенфюрера.
— В таком случае принесите коньяк в столовую, — раздраженно бросил тот.
Они прошли в столовую. Лерер был сердит: он предпочел бы сначала погреть спину у камина, выпив рюмку-другую.
Кох и Фельзен уселись за стол по обе стороны от Лерера. За невкусным зеленым супом Ханке спросил Фельзена о его отце. Вопроса этого Фельзен ждал.
— Его в тысяча девятьсот двадцать четвертом году свинья убила, — сказал Фельзен.
Лерер, громко хлюпая, ел суп.
Иногда в объяснениях Фельзена фигурировала свинья, в других случаях — баран. Так или иначе, правды, заключавшейся в том, что в пятнадцать лет Клаус Фельзен нашел отца повесившимся на балке в сарае, он никогда не раскрывал.
— Свинья? — удивился Ханке. — То есть дикий кабан?
— Нет. Домашняя свинья. Отец поскользнулся в закуте, и свинья его задавила.
— И вам досталась ферма?
— Возможно, вам уже известно, герр бригаденфюрер, что я в течение восьми лет работал на ферме, до самой смерти матери. А после стал претворять в жизнь выдвинутый фюрером план экономического чуда и к фермерству так и не вернулся. Возвращаться не в моих правилах.
Ханке откинулся на спинку стула, едва не соприкасаясь плечом со своим протеже. Лерер по-прежнему с чавканьем ел суп. Ему все это было известно. Все, если не считать свиньи — детали не очень правдоподобной, но интересной.
Глубокие тарелки были унесены, и их заменили блюда со свининой, вареной картошкой и красной капустой. Лерер ел, казалось, без особой охоты, но тем не менее отправлял в рот новые и новые куски. Во время секундной паузы он наклонился к Фельзену и спросил:
— Не женаты, герр Фельзен?
— Нет, герр группенфюрер.
— Я слышал, — сказал Лерер, откусывая заусенец, — что вы большой волокита.
— Серьезно?
— А как иначе мог выучить португальский человек, ни разу не побывавший южнее Пиренеев? — спросил Лерер. — Не пытайтесь меня уверить, что португальскому теперь учат и в Швабии.
Фельзен понял, что недооценивал связи Сузаны Лопес.
— В свое время я катался верхом с одной бразильянкой где-то в районе Гавеля, — соврал он.
Лерер издал утробный смешок.
— На лошади верхом?
После ужина они переместились в соседнюю комнату. Накупили фишек на сотню рейхсмарок каждый и сели за крытый зеленым сукном стол. Официанты вкатили деревянную тележку с напитками и рюмками и, налив всем присутствующим, удалились. Лерер расстегнул мундир и затянулся фельзеновской сигарой, пустив дым в камин. Дым застилал свет лампы, освещавшей только склонившиеся над столом лица игроков — Коха, еще больше раскрасневшегося от вина и коньяка; Ханке, с его непроницаемым из-под набрякших век взглядом и уже отросшей щетиной; Фишера, у которого под глазами были мешки, а лицо горело, словно он полночи боролся с ветром; Вольфа — светловолосого, голубоглазого, казавшегося слишком юным для чина бригаденфюрера — помочь тут мог бы разве что боевой шрам на лице, и, наконец, Лерера — большого, тяжеловесного, с седоватыми висками и глазами, в которых поблескивало предвкушение запретного наслаждения. Будь здесь Эва, подумал Фельзен, она наверняка сказала бы, что он из тех мужчин, которые любят, когда их бьют.
Они начали игру. Фельзен постоянно пасовал или бездарно блефовал. Кох тоже пасовал. Оба они накупили еще фишек. Эсэсовцам явно не хотелось прекращать игру.
Затем Фельзен стал выигрывать. Ханке и Фишер скоро выдохлись. Фельзен сосредоточился на Вольфе и вновь принялся блефовать. Он проиграл еще 500 марок Вольфу, который, в свою очередь, проиграл их Лереру. Вольф сидел как пришибленный, а перед Лерером громоздилась гора фишек.
— Можете прикупить, если желаете продолжать, — сказал Лерер.
Фельзен налил себе коньяку и затянулся сигарой. Потом сунул руку в карман и вытащил 2000 рейхсмарок.
— Достаточно будет? — спросил он, и Лерер в ответ лишь облизнулся.
Еще час он сражался с Лерером. Тот снял мундир и остался в одной рубашке. Вольф, держась в тени, по-ястребиному зорко следил за игрой. Ханке и Кох о чем-то совещались, сидя на диване, где всхрапнул Фишер.
