Я бросилась к одежде на вешалке. Обшарила карманы мужской куртки, так, мелочь всякая, потом — женского пальто, вообще — ни копейки! Если я дам монтерам за усердие зеленую сотню (а других денег у меня нет), значит, в этот дом на днях пожалуют или грабители, или милиция… Так, стоп, а невменяемый юноша, которого я только что замаскировала под двумя одеялами? Точно помню, в ванной на нем была куртка… Куртка! Быстро поднимаюсь на второй этаж. Куртка валяется на полу в коридоре, посмотрим… Телефон и тысяча пятьсот рублей сотенными, какое счастье!
— Хозяйка! Сколько телефонов наверху?
От громкого крика снизу я дергаюсь, но потом уговариваю себя не паниковать, по ступенькам спускаюсь нарочито неспешно, останавливаюсь на предпоследней и ласковым шепотом сообщаю крикливому монтеру:
— Два.
А для лучшего усвоения информации еще показываю число пальцами.
— Так это… — опешил он немного, но потом быстро пришел в себя и вернул командный голос:
— Тогда проверьте! Трубочку снимите и послушайте — гудит или не гудит! А по делу, это должен проверить именно я. Так что, извините-подвиньтесь, но за свою работу я всегда отвечаю сам! — слегка оттолкнув меня в сторону, он идет по лестнице вверх.
Медленно поднимаюсь за ним. Почему я сказала — два?..
Телефонов тем не менее обнаружилось именно два. В кабинете и в спальне.
Этот мастер оказался на редкость исполнительным, ему было недостаточно услышать гудок в трубке, он решил проверить, все ли в порядке с мембраной, для чего раскрутил по очереди трубки у обоих телефонов, дул в них, разглядывал внутренности на свету и ковырялся там отверткой.
— Порядок! — совершенно удовлетворенный, он осмотрелся (это было в кабинете) и, уходя, поправил криво висящую картину на стене.
Медленно спускаюсь за ним вниз, останавливаюсь на предпоследней ступеньке и изображаю радость, насколько это возможно шепотом:
— Порядок?
При этом протягиваю монтеру сотню.
— Я уже обратил внимание вашего охранника, — пряча сотню в нагрудный карман форменной куртки, озадаченно сообщает монтер, — что провода были аккуратно отрезаны. Понимаете?
— Понимаю. Провода были аккуратно отрезаны.
— Нет, я же вижу, что вы не врубились! У вас в подвале кто-то перерезал телефонный провод.
— Да врубилась я, врубилась! Когда же они уйдут?..
— Тогда обратите внимание, так бывает при попытке ограбления! И ворота у вас в гараже открыты! Распишитесь вот тут два раза, что без претензий.
Черкаю, не глядя. Никаких претензий.
— А если нам где надо написать, насчет отрезанных проводов или чего…
— До свидания!
Закрываю дверь и смотрю в окно. Снег валит уже тяжелыми крупными хлопьями, мужчины во дворе топчутся, вероятно обсуждая, как удобно было бы ограбить такой открытый в разных местах дом и как бы каждый из них поступил со мной, будь он мужем в частых отъездах… Снег закрывает их от меня пеленой, и покой пушистым белым мехом опускается на сердце, не давая вздохнуть глубоко. Раскрываю пальцы левой руки. Пузырек. Отвинчиваю пробку и нюхаю. Пахнет анисом. Это — мужу для горла, муж поет!
Куда ни плюнь — все поют!
Посмотрим, что это такое отмокает в ванне и пахнет жженой проводкой и паленым кабанчиком! Наклоняюсь над ванной, задерживая дыхание, и дергаю металлическую цепочку. Не идет. Дергаю посильней. Ну, дорогая, ты постирала так постирала! Не иначе как муж пришел с охоты… На мамонта… Получилось! Странная жидкость потихоньку вытекает, оставляя на стенках ванны неистребимый налет. Медленно вытекает. Схожу-ка я пока вниз.
Спускаюсь в подвал. Захлопываю ворота гаража и еще закрываю их на защелку. Поднимаюсь наверх, в спальню, приподнимаю одеяла. В норке темно и тихо, слышно вкусное дыхание троих детей, и я бросаю на ковер парик, и для меня нашлось теплое местечко под правой рукой большого мальчика, который категорически отказался от моего молока…
— Ты — няня? — спросил большой мальчик, когда проснулся.
Мы все проснулись от крика маленького мальчика, я встала, распеленала его и понесла в ванную помыть. Пока подмывала, думала: кто я?
— Как тебя зовут? — мальчик сел, скривился и осторожно опустил на пол распухшую ногу. У него, бедного, ножка болит.
— Ты подруга Ляли?.. Дяди Антона? Что здесь произошло?
Раскрываю халат на груди и устраиваюсь кормить маленького мальчика. Большой резко отворачивается, замечает парик на полу, поднимает его.
— Кто приходил?
— С телефонной станции.
— А! — обрадовался большой мальчик. — Ты все-таки разговариваешь!
Чтобы он не перевозбудился от радости, я сразу же сообщила, что не являюсь няней, приходящей домработницей, любовницей мужа, подругой жены, я не врач, не соседка, не медсестра из поликлиники, не сторож, не охранник, я — никто.
— А кто же тогда их убил? — с удивлением спросил мальчик.
— Я не наемный убийца, — тут же добавляю в список предположений самое, оказывается, с его точки зрения, реальное. — Что с ногой?
— Нога скоро отвалится, — спокойно заявляет старшенький и уточняет:
— У меня с левой ногой всегда были проблемы. Я ее уже ломал в двенадцать лет вот тут, у щиколотки. А потом мне на тренировке повредили мизинец, врач сказал…
Я закрыла глаза, приготовившись выслушать подробности его детства, но мальчик замолчал, еще раз осмотрел меня и продолжил допрос:
— Если ты никто, то как сюда попала? Почему кормишь ребенка?
— Потому что молоко течет.
Мы некоторое время молчим и слушаем, как сосет маленький. Девочка спит, раскинувшись на кровати, старший заметил, что я смотрю на нее, и прикрыл ее голые ножки одеялом.
— А почему ты не спрашиваешь, кто я? — поинтересовался он после этого.
— Какая разница… Если хочешь, я могу и тебя покормить грудью.
Не хочет. Так не хочет, что даже покраснел.
— Как ты думаешь, через сколько времени при гангрене отвалится нога? — поинтересовался он, когда я покормила.
— Лучше сразу отрезать, не ждать. Раз уж тебе так не везет с левой ногой. Подвинься, я возьму девочку. Пусть и она поест.
— Ты что, с ума сошла?! Ей почти три года! Она уже давно ест нормальную еду!
Я смотрю на него и понимаю, что, действительно, если почти три года, то можно есть просто еду…
— Думаешь?..
— Не трогай Сюшку! — он отталкивает мою руку.
— Ладно. Если ты такой заботливый братишка, сделай ей поесть, а я поищу какую-нибудь одежду.
