Тут одно из окон дворца распахнулось, и мы увидели стоящего за оконным проемом Фабрицио Торниелли, который смотрел на площадь. Мы получили свой шанс. Мое сердце забилось так яростно, что мне пришлось поднести руку к груди, чтобы чуть успокоить его. Помимо меня и Маттео Кеччо взял с собой во дворец Марко Скорсакану, Лодовико Пансекки и Шипионе Моратини. Кеччо коснулся моей руки, и мы медленно поднялись по ступенькам, а остальные шли следом. Глава семьи д’Орси, как тогда говорили, имел золотой ключ, то есть мог пройти к графу в любое время. Стражник у двери отсалютовал нам, не задав ни единого вопроса. Мы поднялись в личные покои Джироламо, и слуга впустил нас. Оказались в приемной и увидели большую дверную арку, задернутую портьерой.
— Подождите меня здесь, — распорядился Кеччо. — Я пойду к графу.
Слуга откинул портьеру, Кеччо прошел, портьера за его спиной вернулась на прежнее место.
Джироламо стоял, облокотившись на подоконник. Он протянул Кеччо руку.
— Кеччо, как ты?
— Все хорошо. А вы?
— Мне всегда хорошо, когда я среди своих нимф.
Он обвел рукой фрески на стенах. Их автором был знаменитый художник, и они изображали нимф, бегающих, прыгающих, купающихся, плетущих венки и приносящих жертву Пану. Собственно, комната эта так и называлась — Кабинет нимф.
Джироламо огляделся с довольной улыбкой.
— Я рад, что все наконец-то закончилось. Восемью годами раньше здесь были только каменные стены, а теперь все выкрашено и отделано, так что я могу сесть и сказать: «Работа закончена».
— Такой работой можно гордиться, — кивнул Кеччо.
— Ты представить себе не можешь, Кеччо, как я этого ждал. Раньше я всегда жил в домах, которые строили и отделывали другие люди, и они жили в них до меня. Но этот дом я построил по своему вкусу. Я контролировал каждый этап строительства и могу сказать, что это действительно мой дом.
Он помолчал, оглядывая комнату.
— Иногда, казалось, я с головой уходил в строительство, потому что не было у меня более приятного времяпрепровождения. Удары молотка плотника, стук мастерка каменщика музыкой звучали в моих ушах. В законченности всегда есть привкус меланхолии. В тот момент, когда заканчивается строительство дома, начинается его разрушение. Кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем эти картины сползут со стен, да и сами стены обратятся в пыль?
— Пока ваша семья будет править в Форли, этот дворец сохранит свое великолепие.
— Да, и, я уверен, если семья будет поддерживать дом, то и дом будет поддерживать семью. Я чувствую, что все сильнее укореняюсь в Форли, становлюсь с городом единым целым. И я полон надежд, потому что еще молод и силен. Впереди еще добрых тридцать лет жизни, а за тридцать лет можно многое сделать. И мои дети, Кеччо! Каким славным для меня будет день, когда я возьму сына за руку и скажу ему: «Ты уже взрослый и сможешь удержать скипетр после того, как смерть заберет его из моей руки». Этот дворец будет хорошим подарком, который я ему оставлю. У меня столько планов. Форли станет богатым и сильным городом, а его правитель не будет опасаться соседей: и папа, и Флоренция будут искать его дружбы.
Он смотрел куда-то далеко-далеко, словно видел будущее.
— А пока я хочу наслаждаться жизнью. У меня жена, которую я люблю, дом, которым горжусь, два верных города. Чего еще можно желать?
— Вы счастливый человек, — кивнул Кеччо.
Последовала короткая пауза. Кеччо пристально смотрел на графа. Тот отвернулся и отошел, и Кеччо взялся за кинжал. Последовал за графом. Джироламо повернулся к нему, держа в руке драгоценный камень, который взял с подоконника.
— Когда ты пришел, я рассматривал этот камень. Бонифацио привез его из Милана, но, боюсь, я не могу его себе позволить. Хотя искушение велико.
Он протянул камень Кеччо.
— Я не думаю, что он лучше того, что вы носите на шее. — Кеччо указал на другой камень, оправленный в золото, висевший на тяжелой золотой цепи.
— Нет, этот красивее, — не согласился Джироламо. — Сравни их.
Кеччо поднес камень, который держал в руке к другому, и при этом пальцами надавил на грудь графа. Хотел убедиться, что тот без кольчуги, чтобы не допустить ту же ошибку, что и подручный графа… Он предполагал, что никакой кольчуги нет, но рассчитывал убедиться в своей правоте.
— Я думаю, вы правы. В оправе второй камень смотрится лучше, сверкает ярче. И неудивительно, потому что оправа и цепь — шедевр.
Он приподнял цепь, вроде бы для того, чтобы получше ее рассмотреть, и при этом положил руку на плечо графа. Теперь точно знал, что кольчуги нет.
— Да, — кивнул Джироламо, — их мне изготовил лучший золотых дел мастер Рима. Настоящее произведение искусства.
— Вот ваш камень. — Кеччо протянул его графу, но так неловко, что, когда граф хотел взять камень, он проскользнул между их рук. Джироламо инстинктивно наклонился, чтобы поймать камень. В этот самый момент Кеччо выхватил кинжал и вонзил в спину графа. Того качнуло вперед, и он упал лицом вниз.
— Боже, — крикнул Джироламо. — Меня убили!
Ранее из кабинета не доносилось ни звука. Теперь же мы услышали и крик, и тяжелый удар. Слуга рванулся к портьерам.
— Они убивают моего господина! — закричал он.
— Заткнись, болван! — Я схватил его сзади и, руками закрыв рот, потащил назад. В тот же самый момент Маттео выхватил кинжал и пронзил слуге сердце. Несчастный дернулся, я оттолкнул от себя уже бездыханный труп, и он, упав на пол, откатился в сторону.
Тут же из-за портьеры появился Кеччо, привалился к стене. Бледный как смерть, дрожа всем телом, он молчал, жадно хватая ртом воздух, и я подумал, что сейчас он лишится чувств. Потом невероятным усилием воли он заставил себя просипеть:
— Господа, мы свободны!
— Свобода! — вырвался из нас общий крик.
— Он мертв? — спросил Лодовико Пансекки.
Вновь дрожь пробежала по телу Кеччо, словно от порыва ледяного ветра. Он доплелся до стула, плюхнулся на него, простонал:
— О Боже!
— Я пойду посмотрю. — Пансекки откинул портьеру и скрылся в кабинете.
Мы стояли, дожидаясь его. Услышали тяжелый удар, потом появился Пансекки.
— В этом можно не сомневаться.
Мы увидели кровь на его руках. Подойдя к Кеччо, он протянул ему кинжал, украшенный драгоценными камнями:
— Возьмите. Здесь он понадобится вам больше, чем там, где вы его оставили.
Кеччо в отвращении отвернулся.
— Слушай, возьми мой, — предложил Маттео кузену. — Я возьму твой. Он принесет мне удачу.
Едва эти слова слетели с его губ, в коридоре послышались шаги. Шипионе осторожно выглянул за дверь.
— Андреа Фрамонти, — прошептал он.
