— Мой дорогой молодой человек, судя по всему, я уже воевал, когда вы сражались разве что с нянькой в детской.
— Вы превосходите меня как в учтивости, так и в годах, мессир, — ответил я. — Но я смею предположить, что человек может сражаться всю жизнь, однако и в ее конце смыслить в войне не больше, чем в начале.
— Все зависит от интеллектуального уровня, — вставил Маттео.
— Именно об этом я и толкую, — кивнул я.
— И что это, черт побери, значит? — сердито бросил мужчина.
— Полагаю, ничего не значит, Эрколе, — вмешался Кеччо и деланно рассмеялся.
— Думаю, он может ответить сам, — фыркнул неприятный господин. Краска залила лицо Кеччо, но он промолчал.
— Мой дорогой господин, вы должны принять во внимание мое желание отвечать.
— Дерзкий мальчишка!
Я положил руку на рукоятку меча, но Кеччо схватил меня за запястье. Я разом пришел в себя.
— Прошу меня извинить, мессир Кеччо. — И я повернулся к Эрколе: — Вы вольны оскорблять меня здесь. Этим вы демонстрируете собственные манеры! Знаешь, Маттео, ты не говорил мне, что у тебя есть такие обаятельные соотечественники.
— Не суди нас строго, Филиппо, — ответил мой друг, — ибо Форли не несет ответственности за такое чудовище.
— Я родом не из Форли, слава Богу! Ни граф, ни я. — Господин пренебрежительно огляделся. — Мы благодарим Господа всякий раз, когда заходит такой разговор. Я гражданин Кастелло.
Маттео уже собирался взорваться, но я заговорил первым:
— Я тоже гражданин Кастелло, и позвольте сообщить вам, что я нахожу вас чрезвычайно кичливым и приношу свои извинения присутствующим за то, что мой соотечественник забыл об уважении, которое должно проявлять к жителям города, оказывающим гостеприимство.
— Вы из Кастелло! Так кто же вы?
— Меня зовут Филиппо Брандолини.
— Я знаю вашу семью. Я Эрколе Пьячентини.
— Не могу ответить вам тем же. Никогда не слышал о вашей семье.
Стоявшие вокруг мужчины засмеялись.
— Моя семья ничем не хуже вашей, мессир.
— Знаете, я не знаком со средним классом Кастелло, но у меня нет сомнений, что ваша семья очень достойная.
Я обратил внимание, что слушателям очень нравились мои реплики, из чего сделал вывод, что мессира Эрколе Пьячентини в Форли не жалуют, но Кеччо выглядел озабоченным.
— Наглый мальчишка! — взвился мужчина. — Как ты смеешь так говорить со мной! Я дам тебе пинка.
Я снова попытался выхватить меч, но чья-то рука остановила меня, и я услышал слова Кеччо:
— Не дури. Успокойся.
— Отпустите меня! — воскликнул я.
— Не дури. Ты нас погубишь. — Он крепко держал мои руки, не позволяя мне вытащить меч.
Эрколе видел, что происходит. Его губы разошлись в злорадной улыбке.
— Вам дают полезный урок скромности, молодой человек. И вы не единственный, кому пришлось его выучить. — Он оглядел мужчин, стоявших рядом.
В этот момент к Кеччо подошел слуга и объявил:
— Граф!
Группа сразу распалась, Кеччо направился к другому концу зала, сопровождаемый Эрколе Пьячентини и другими гостями. Маттео и я остались на месте. В зал вошли граф и графиня, следом — их свита.
Конечно же, мой взгляд задержался на Катерине, восхитительно красивой. Высокая, хорошо сложенная женщина, она держалась гордо и шла с высоко поднятой головой.
— Ее без труда можно принять за дочь короля! — пробормотал Маттео, не отрывая от нее изумленных глаз.
— И она так похожа на Франческо, — добавил я.
Мы оба безмерно восхищались Франческо Сфорцей, королем кондотьеров
[11]
, который проделал путь от простого солдата до правителя самого гордого герцогства в мире. И Катерина, его дочь, унаследовала волевые черты лица и проницательный взгляд, только грубая, в оспинах, кожа Сфорцы уступила место гладкой и бархатистой. А какое-то время спустя Катерина доказала, что от отца ей досталось не только внешнее сходство, но и мужество… Ее великолепное платье из серебряной ткани при ходьбе струилось и переливалось, в волосы, как обычно, были вплетены золотые и серебряные нити, но великолепные каштановые пряди блестели ярче металлических украшений, которые лишь подчеркивали красоту волос. Катерина что-то сказала, и ее голос, низкий и сильный, звучал как мужской.
Маттео и я, не отрывая взгляда, смотрели на нее, а потом оба воскликнули: «Черт побери, она прекрасна!»
Я начал вспоминать сказочные истории, которые рассказывали о Катерине в Риме, где она заворожила всех своей красотой, и Сикст транжирил богатства церкви ради удовлетворения ее прихотей и фантазий: банкеты, балы, пышные зрелища и великолепные церемонии сменяли друг друга, город опьянел от вина и сходил с ума от ее красоты.
Внезапно Маттео ткнул меня в бок:
— Взгляни на Джироламо!
Я поднял глаза и увидел, что он стоит совсем близко от меня, высокий мужчина, мускулистый и широкоплечий, с крупным, массивным лицом, тяжелым подбородком, длинным крючковатым носом и маленькими, очень подвижными глазами. Красная и грубая кожа его оставляла неприятное впечатление. Одежда же своим великолепием могла соперничать с платьем жены.
— В нем проглядывают черты деда. — Я вспомнил, что отец Сикста, основатель рода, начинал простым матросом в Ровезе.
Граф беседовал с Кеччо, и разговор, похоже, шел о нас, потому что Джироламо повернулся и направился к Маттео.
— Блудный сын вернулся, — кивнул он. — Мы обязательно забьем по этому поводу жирного теленка. Но на этот раз ты должен остаться с нами, Маттео. Мы можем взять тебя на службу так же, как и герцог Калабрии. — Маттео мрачно улыбнулся, а граф уже повернулся ко мне: — Кеччо рассказал мне и о вас, мессир, но, боюсь, наши шансы удержать вас минимальны, раз уж вы перелетная птица, однако я надеюсь, что вы побываете во дворце, где встретите самый радушный прием.
Пока он говорил, его глаза пребывали в непрерывном движении — вверх-вниз, вправо-влево, — и я чувствовал, что он буквально просвечивает меня насквозь… после этих слов он улыбнулся без толики веселья, механически, вроде бы вежливо, и с поклоном двинулся дальше. Я глянул на Маттео и увидел, что он злобно смотрит вслед графу.
— Что такое? — спросил я.
— Он дьявольски пренебрежителен, — ответил Маттео. — При нашей последней встрече мы обнимались, но, Бог свидетель, с тех пор он заважничал!
— И твой кузен что-то такое говорил, — напомнил я.
— Да, теперь я понимаю, о чем шла речь.
