— Дай мне время подумать, — хрипло проронила она.
На следующее утро за завтраком Бэзил с исключительной вежливостью рассуждал на банальные темы, но Дженни заметила, что он отводит взгляд, и это задело ее за живое, ведь он обращался с ней как со случайной знакомой. Казалось, даже полную тишину ей было бы легче вынести. Встав из-за стола, он поинтересовался, обдумала ли она его предложение.
— Нет. Я не думала, что ты говоришь серьезно.
Он молча пожал плечами. А она смотрела на него с дрожью в сердце, мучительно надеясь, что он скажет ей хоть одно доброе слово на прощанье.
— Ты очень рано сегодня уходишь, — заметила она.
— В одиннадцать у меня предварительная работа по одному делу, и я хочу кое с кем встретиться, прежде чем отправлюсь в суд.
— С кем?
Залившись румянцем, он отвернулся:
— С моим солиситором.
Дженни промолчала, но когда он вышел на улицу, она стала следить за ним из окна, осторожно, так чтобы он не увидел ее, если поднимет глаза. Но Бэзил ни разу не оглянулся. Он шел медленно с поникшими плечами, как будто очень устал.
Когда он исчез из виду, она, отдавшись горькой печали, безудержно зарыдала. Дженни не знала, что делать, и нуждалась в совете больше, чем когда бы то ни было. Внезапно она решила повидать Фрэнка Харрелла, ведь летом он довольно часто приезжал в Барнс и она всегда была благодарна ему за доброту. По крайней мере этому человеку она могла доверять — в отличие от остальных он не будет насмехаться над ней из-за низкого происхождения. Отчасти ее затруднения проистекали из того, что в последнее время она попала в немилость к своим собственным родственникам, смотревшим на все со своей точки зрения, и было невозможно воззвать к их сочувствию. Дженни оказалась одна во всем мире, оторванная от своего круга и все еще не принятая в тот, за представителя которого вышла замуж. В отчаянии она воображала, будто все мироздание восстало против нее, и ей казалось, что она борется, как утопающий, с каким-то непреодолимым потоком бурной реки. А рекой этой была природа человеческая.
Дженни поспешно оделась и отправилась на поезде к Ватерлоо. Она не знала, когда Фрэнк уходит, и очень боялась упустить его. По привычке она не взяла извозчика, а села в омнибус. Казалось, он полз еле-еле, а минуты растягивались в часы. Каждая остановка длилась бесконечно долго, так что она едва могла спокойно усидеть на месте и только убеждала себя, что, как бы медленно ни ехал омнибус, это все равно быстрее, чем если бы она шла пешком. Наконец, прибыв на место, Дженни, к великому облегчению, обнаружила, что Фрэнк у себя. Но он был столь явно удивлен ее визитом, что, на мгновение опешив, она не знала, как объяснить свое появление.
— Можно пару минут с вами поговорить? Я вас не задержу.
— Пожалуйста. А где Бэзил?
Фрэнк предложил Дженни сесть и попытался забрать зонт, в который она крепко вцепилась. Но она отказалась с ним расставаться и опустилась на краешек стула, явно переживая, с неловким видом человека, не привыкшего бывать в гостиных. Фрэнку, пытавшемуся дать ей почувствовать себя как дома, она напоминала экономку, пришедшую устраиваться на работу.
— Вам можно доверять? — резко начала она, сделав над собой усилие. — Я в ужасной беде. Вы хороший человек и никогда не смотрели на меня свысока из-за того, что я была официанткой в баре. Скажите, что я могу вам доверять. Мне не с кем поговорить, а я чувствую себя так, будто сойду с ума, если не поделюсь с кем-то.
— Боже правый! Что случилось?
— Все случилось! Он хочет расстаться со мной! Сегодня он ходил к солиситору. Он собирается выкинуть меня на улицу, как какую-то служанку. И тогда я покончу с собой, говорю вам: я покончу с собой. — Дженни заломила руки, и слезы полились по ее щекам. — Раньше в вашем присутствии мы всегда соблюдали приличия, поскольку Бэзилу было стыдно показывать вам, как он жалеет, что женился на мне.
Фрэнк и так хорошо знал, что некоторое время дела у этой пары шли отнюдь не гладко, но ему не приходило в голову, что они окажутся в такой ситуации. Он не представлял ни что сказать ей, ни как успокоить ее.
— Это чепуха. Наверняка это лишь мелкая мимолетная ссора. В конце концов, они и должны случаться.
— Нет, все не так. Я не возражала бы, если бы думала, что Бэзил любит меня, но он не любит. Он называет это жалким существованием, и он прав. — Она замялась, но лишь на мгновение. — Вы скажете мне правду, если я задам вам один вопрос, клянетесь честью?
— Разумеется.
— Между Бэзилом и миссис Мюррей что-то есть?
— Нет, конечно, нет! — решительно воскликнул он. — Как такая мысль могла прийти вам в голову?!
— Вы не признались бы, даже если бы это было правдой, — растерянно ответила она, и теперь слова, которые давались ей с таким трудом, хлынули потоком. — Вы все против меня, потому что я не леди… О, я так несчастна! Говорю вам: он влюблен в миссис Мюррей. На днях он собирался поужинать у нее, так это надо было видеть! Он переживал, просто усидеть на месте не мог, каждую минуту смотрел на часы. Его глаза просто светились от возбуждения, и я чуть ли не слышала, как бьется его сердце. Он был там два раза на прошлой неделе и два раза — на позапрошлой.
— Откуда вы знаете?
— Я следила за ним. Если уж по его меркам я не дотягиваю до леди, то и не нужно ее изображать. Теперь вы шокированы, я полагаю?
— Не мне вас судить, — тихо ответил Фрэнк.
— Бэзил никогда не любил меня, — продолжала Дженни взволнованно. — Он женился на мне, поскольку считал это своим долгом. А потом, когда умер ребенок, он подумал, что я заманила его в ловушку.
— Он так не говорил.
— Нет! — истерично прокричала она. — Он никогда ничего не говорит, но я прочла это по его глазам. — Она сцепила руки, раскачиваясь из стороны в сторону. — О, вы не знаете, что у нас за жизнь! Целыми днями он не произносит ни слова, лишь отвечает на мои вопросы. А тишина буквально сводит меня с ума. Лучше бы он ругал меня. Лучше бы бил меня, чем просто смотрел и смотрел. Я видела: он держит что-то в себе — и знала — конец близок.
— Мне очень жаль, — беспомощно произнес Фрэнк.
Даже ему самому эти слова показались сухими и неискренними, и Дженни разразилась яростной тирадой:
— О, не надо меня жалеть! Меня и так слишком много жалели, мне это не нужно. Бэзил женился на мне из жалости. О Боже, лучше бы он этого не делал! Я не могу выносить такие мучения.
— Знаете, Дженни, он человек чести и никогда не совершил бы поступка, который неблагороден.
— О, я знаю, что он человек чести! — с горечью воскликнула она. — Лучше бы у него было поменьше этой чести. В семейной жизни не так нужны изящные сантименты. — Она встала и ударила в себя в грудь: — О, почему я не могла полюбить человека своего круга? Я была бы намного счастливее. Раньше я так гордилась, что Бэзил не клерк или какая-нибудь мелкая сошка в Сити. Он прав: мы никогда не будем счастливы. Я не могу изменить себя. Он знал, что я не леди, когда женился на мне. Моему отцу приходилось поднимать пятерых детей на два фунта десять шиллингов в неделю. Вряд ли на это можно отправить дочерей в пансион в Брайтон, а затем на учебу в Париж… Бэзил и слова не произносит, когда я говорю или делаю что-то, чего не сделала бы леди, но поджимает губы и смотрит. И я прихожу в такую ярость, что начинаю специально раздражать его. Иногда я даже пытаюсь вести себя вульгарно. В баре в Сити можно многому научиться, и я представляю, что приводит Бэзила в ужас. Порой мне хочется ему отомстить, и я знаю, где у него больное место и как ранить его еще сильнее. Видели бы вы, как он смотрит, когда я неприлично веду себя за столом или называю мужчину бабником!
