— Я не прятался; я тут и был. И я тебя видел, хоть ты меня не замечала.
— Мог бы подойти, сказать «доброе утро». Кто тебе не давал?
— Не хотелось тебя неволить, Лиза.
— Нет, ну не дурак? Скажешь тоже — неволить!
— Я думал, тебе не по нраву, чтоб я на каждом шагу попадался. Вот я и обходил тебя стороной.
— По-твоему получается, я тебя видеть не могу! Думаешь, я бы поехала с тобой на пикник, если б ты мне не нравился?
Лиза отчаянно лукавила; но в то утро она была так счастлива, она весь мир обожала, и Том шел в комплекте. Она смотрела нежно, и до того довела парня, что у него комок к горлу подступил, и он слова вымолвить не мог.
Лиза взглянула на дом, где жил Джим, и увидела в дверях девушку примерно одних с собой лет; девушка показалась ей удивительно похожей на Джима.
— Слышь, Том, глянь-ка туда — это не Блейкстонов дочка вышла?
— Она самая.
— Пойду поболтаю с ней. — И Лиза бросила Тома и направилась к девушке.
— Ты Полли Блейкстон, верно?
— Верно! — отвечала Полли.
— Я так и подумала. Твой папа мне сказал: ты ведь мою дочку не знаешь, да? Не знаю, говорю, откуда мне знать. Ну, говорит он, коли встретишь ее, нипочем не ошибешься. И правда, я не ошиблась.
— Мама говорит, я вся в папу, от нее ни крошечки не взяла. А папа говорит, слава Богу, а то, будь я на маму похожа, он бы с ней развелся.
Обе засмеялись.
— А куда ты идешь? — спросила Лиза, косясь на полоскательницу в руках Полли.
— За мороженым к обеду. Там, в конце улицы, у лоточника куплю. Папа сказал, вчера вечером ему подфартило, так что нынче у нас мороженое на сладкое.
— Можно с тобой?
— Конечно!
Они взялись за руки, словно дружили с пеленок, и зашагали к Вестминстер-Бридж-роуд. По этой славной улице девушки шли, пока не добрались до ларька, где итальянец продавал нужный им товар; попробовали все сорта, сделали непростой выбор. Полли выложила шестипенсовик, и итальянец наполнил полоскательницу красно-белой субстанцией, с виду опасной для жизни.
На обратном пути Полли вдруг воскликнула:
— Папа идет!
Лизино сердце бешено забилось, щеки запылали; но сразу же ею овладел стыд, она опустила голову, уставилась в землю и пролепетала:
— Мне домой надо, мама хворает. Посмотрю, как у нее дела.
И прежде, чем Полли успела ответить, Лиза юркнула в свою дверь.
Дела у миссис Кемп были из рук вон плохи.
— А, явилась — не запылилась! Где тебя носило? — завела она, едва Лиза переступила порог.
— Что с тобой, мам?
— Что со мной? Нет, вы гляньте — она еще спрашивает, что со мной! Да как у тебя язык поворачивается, мерзавка! Бросить больную мать, одну-одинешеньку! Хороша дочь, нечего сказать!
— Да что случилось?
— Молчи, не смей раскрывать свой грязный рот! Мать одну оставила, когда ревматизма будто с цепи сорвалась, да еще нервалгея в придачу! У меня все утро нервалгея, голова трещит! Кажется, сейчас кости расколются да мозги вытекут. А она шляется незнамо где. Мать больная лежит, всякую минуту может Богу душу отдать, ждет ее, паршивку, а она не идет, чай матери не готовит. Пришлось самой встать кое-как, чаю сделать, это с такой-то нервалгеей! А если б пожар случился? Мать бы, больная, заживо сгорела, а этой мерзавке и нужды нет!
— Прости, мам. Я только на полчасика выскочила, не думала, что ты проснешься. И огня, кстати, не оставила.
— Ах ты, неблагодарная! Вот я, когда девушкой была, я разве со своей матерью так обращалась? У тебя уважения к матери ни на грош, а ведь мать с тобой больше намучилась, чем с другими-то детьми, вместе взятыми! Как родила тебя, так будто крест на шею повесила; всю-то душу ты мне вымотала с тех пор. За что мне такое на старости лет, за какие прегрешения? Чтобы родная дочь больную мать оставила голодной смертью помирать да гореть заживо! — Тут миссис Кемп начала всхлипывать, и ее жалобы потонули в ее же слезах.
Сумерки сгустились до полной темноты; миссис Кемп, изнуренная страданиями, как физическими, так и душевными, давно спала. Лиза стала думать. Она думала о многих вещах; например, она не могла понять, почему нынче утром скрылась от Джима. «Дура набитая, вот кто я такая», — сказала себе Лиза.
Поистине, с прошлой ночи минуло лет сто, не меньше; Лизе казалось, то, что случилось, было очень-очень давно. Она не говорила с Джимом целый день, а ведь ей столько хотелось ему сказать. В надежде увидеть его Лиза подошла к окну и выглянула; но не заметила ни души. Она закрыла окно и села подле. Время бежало, Лиза ломала голову, появится Джим или не появится, спрашивала себя, думал ли он о ней столько, сколько она о нем. Постепенно мысли ее утратили четкость, словно туманом затянулись. Лиза стала клевать носом. Внезапно она вздрогнула, и не сразу сообразила, действительно ли слышала нечто, не приснилось ли ей. Она прислушалась, звук — три-четыре легких удара в раму — повторился. Лиза распахнула окно и прошептала:
— Джим?
— Я, — ответили из темноты. — Давай выходи.
Девушка захлопнула окно, скользнула в коридор, открыла дверь на улицу и едва успела ее закрыть, потому что Джим, вломившись, сгреб Лизу обеими ручищами и прижал к груди. Лиза страстно его поцеловала.
— Я знала, Джим, что ты нынче придешь; мне что-то подсказывало, вот тут. — Лиза ткнула себя в сердце. — Только почему ты так долго?
— Не мог раньше — хотел, чтоб народ разошелся по домам. Поцелуй меня! — И прижал губы к ее ротику, и Лиза обмякла в его объятиях.
— Пошли пройдемся, а, Лиза?
— Пошли! — Они говорили шепотом. — Иди переулком, а я улицей.
— Ты права. — Джим еще раз поцеловал Лизу и выскочил из парадного, а она закрыла за ним дверь.
Лиза вернулась в комнату за шляпой, затем прокралась в коридор, прислушалась, не идет ли кто из соседей. Она еще решалась выскочить за дверь, когда послышался поворот ключа в замке, и едва успела отпрянуть, иначе ее прибили бы дверью. На лестницу вышел сосед сверху.
— Эй, кто тут копошится?
— Мистер Ходжес! Как вы меня напугали! Я только выйти собралась. — Лиза густо покраснела; хорошо, что на лестнице было темно. — Доброй ночи, мистер Ходжес, — добавила Лиза и вышла.
Она пробиралась сторонкой, держась в тени домов, точно воровка; полисмен проводил ее долгим подозрительным взглядом — не замышляет ли чего противозаконного? Лишь выйдя на дорогу, девушка смогла вдохнуть полной грудью. Джим прятался под деревом. Лиза бросилась ему на шею, они снова стали целоваться.
9
Так начался период любовных наслаждений. Каждый день, закончив работу на фабрике и наскоро выпив чаю, Лиза выскальзывала из дому и в условленном месте встречалась с Джимом. Обычно встречу они назначали возле церкви, что гляделась в реку в конце Вестминстер-Бридж-роуд; от церкви Лиза с Джимом брели, рука в руке, пока им не попадалась свободная скамейка. Очень часто они проделывали путь по набережной Альберта к Баттерси-парк, где усаживались на скамейку и смотрели на играющих детей. Велосипедистки по большей части предпочитали парки на другом берегу, но время от времени какая-нибудь девица проносилась мимо, и тогда Лиза, с присущей ее сословию предвзятостью, глядела ей вслед и отпускала пару-тройку замечаний, часто скорее образных, нежели подобающих леди. Оба, Джим и Лиза, любили детей, и тощенькие, замурзанные оборвыши либо катались у Джима на коленях, либо затевали шутливые потасовки с Лизой.
