Тем вечером миссис Кемп была не в духе.
— Лиза, где тебя целый день носило?
— Гуляла на улице.
— Вечно ты на улице, когда матери худо.
— Не знала, что тебе было худо, мама — отвечала Лиза.
— Нет того понятия, чтоб пойти да поглядеть, как там мать. Может, Богу душу отдает.
Лиза промолчала.
— Нынче ревматизма вовсе замучила. Все-то косточки ноют, не знаю, куда ноги девать. Доктор, тот говорит, меня надо растиркой растирать, которую растирку он выписал. Только куда уж там — растирать! Растирать-то некому, родная дочь шляется незнамо где…
— Вчера ты на ревматизм не жаловалась, — парировала Лиза.
— Понятно, что ты делала. Тебе приспичило новым платьем щегольнуть. Все деньги транжиришь, нет чтоб матери отдать, мать бы на черный день отложила. А по-твоему получается, мать в обносках ходи, а дочь наряжайся. Известно: мать старая, мать никому не нужна…
Лиза не отвечала. Аргументы миссис Кемп были исчерпаны, она снова взялась за ложку.
Нарушила молчание Лиза:
— Мам, у нас новые соседи, видала?
— Не. А что за люди?
— Не знаю. Я видала здоровенного бородатого дядьку. Вроде он на той стороне поселился.
И Лиза слегка покраснела.
— Приличный-то человек тут не поселится, — прокомментировала миссис Кемп. — Я со счету сбилась — сколько приехали, сколько съехали. Вот раньше, помню, народ совсем другой был.
Они закончили ужинать, миссис Кемп поднялась, допила свою полупинту пива и велела:
— Вымой посуду, Лиза. А я пойду проведаю миссис Клейтон. У ней днями двойня родилась, да еще девятеро по лавкам. Не пойму, как Господь которого-нибудь не приберет.
После сего благочестивого замечания миссис Кемп вышла из дому и поплелась к соседке.
Лиза и не подумала мыть посуду, как ей было велено. Вместо этого она открыла окошко, уселась подле, положила локти на подоконник и стала глядеть на улицу. Солнце зашло, сгущались сумерки, небо темнело, помаргивали первые звезды. Ветер так и не поднялся; тем мягче и приятнее была прохлада, вползавшая в комнату. Добрые Лизины соседи по-прежнему сидели у дверей, обсуждали вечные темы, впрочем, с приближением ночи несколько потерявшие актуальность. Мальчишки, как обычно, играли в крикет, только сместились на дальний край улицы, так что вопли их долетали до Лизы уже изрядно приглушенными.
Лиза сидела, обеими руками подпирая подбородок, вдыхала прохладу. Вечерняя умиротворенность возымела на нее странное, незнакомое действие. Была суббота; Лиза вспомнила, что завтра на фабрику не надо. Почему-то она устала, не сильно, но все же; наверно, сказывался день, богатый впечатлениями. В общем, Лиза радовалась, что кругом так тихо. С приходом сумерек самая жизнь будто замерла; Лиза, как ни странно, получала удовольствие от тишины; казалось, она могла бы просидеть так всю ночь, проглядеть глаза на прохладную, темную улицу да на звезды. Лиза была очень-очень счастлива и в то же время чувствовала какую-то совершенно новую печаль, отчего ей почти хотелось заплакать.
Внезапно перед открытым окном возник темный силуэт. Лиза вскрикнула.
— Кто тут? — спросила Лиза, потому что в темноте не узнала мужчину, который встал за окном.
— Лиза, это я.
— Том?
— Ну да!
Перед Лизой стоял юноша с жиденькими светлыми волосами, тонкими рыжеватыми усиками, из-за которых казался почти мальчиком, с бледным, впрочем, чистым лицом, с голубыми глазами и манерой эти глаза прятать, что слабо вязалось с общим впечатлением человека честного. Вдобавок, когда с ним заговаривали, юноша немилосердно краснел.
— Чего тебе? — спросила Лиза.
— Думал, может, ты со мной пройдешься.
— Нет, — отрезала Лиза.
— А вчера обещала.
— Вчера было вчера, а сегодня — сегодня, — резонно заметила Лиза.
— Пошли пройдемся, Лиза.
— Я ж сказала: не пойду.
— Лиза, мне надо с тобой поговорить.
Лизина рука лежала на подоконнике, и Том накрыл ее своей. Лиза тотчас отдернула руку.
— Не хочу я с тобой разговаривать.
Впрочем, Лиза поговорила-таки с Томом, и именно от нее исходила следующая фраза.
— Слушай, Том, что это за тип у нас на улице поселился? Такой здоровый, с темной бородой?
— Это который тебя нынче поцеловал?
Лиза вспыхнула и весьма непоследовательно воскликнула:
— Поцеловал и поцеловал, тебе-то что?
— Мне ничего, я только уточняю, он или не он.
— Он.
— Его звать Блейкстон. Джим Блейкстон. Я с ним только раз говорил. Он снял две комнаты в девятнадцатом доме, под крышей.
— Целых две? На что ему?
— Как на что? У него пятеро ребят. Ты разве не видала его жену? Здоровая, толстая тетка, а причесывается — обхохочешься.
— Так он женат?
Снова повисло молчание: Лиза раздумывала, Том стоял под окошком, глядел на нее.
— Ну что, Лиза, пойдем прогуляемся? — наконец спросил он.
— Не, не пойду, — отвечала Лиза несколько мягче. — Поздно уже.
— Лиза, — начал было Том и густо покраснел.
— Чего?
— Лиза… — Он не мог продолжать, он жестоко заикался от смущения. — Лиза, я… я… я… Я тебя люблю, Лиза.
— Тьфу.
Том осмелел и взял Лизину руку.
— Лиза, ты сама знаешь: я теперь двадцать три шиллинга в неделю имею, да от матери кой-какая мебель осталась.
Девушка молчала.
— Лиза, пойдешь за меня? Я тебе хорошим мужем буду, никогда не обижу, чтоб мне провалиться; ты ж знаешь, я не забулдыга какой. Выходи за меня, а?
— Нет, Том, — тихо отвечала Лиза.
— Лиза, выходи за меня!
— Не могу, Том.
— Почему? Мы ж с тобой с самого Троицына дня гуляем.
— Теперь все по-другому.
— Ты ведь больше ни с кем не гуляешь, а, Лиза? — поспешно уточнил юноша.
— Нет. Дело не в этом.
— Тогда почему не хочешь за меня выйти? Лиза, я тебя люблю. Мне ни одна девушка так не нравилась, как ты!
— Том, я ж сказала: не могу стать твоей женой.
— У тебя кто-то есть, да?
— Никого у меня нету.
— Тогда почему?
— Прости, Том, ты мне не настолько нравишься, чтоб замуж идти.
— Эх, Лиза!
Темнота скрывала его лицо, но Лиза уловила боль в голосе; побуждаемая внезапной жалостью, подалась вперед, обняла Тома за шею и поцеловала в обе щеки.
