Не буду я рассвета ждать. И не подам я сигнал, по которому из нашего окопа высунут чучело-мишень. Сами отлично тебя достанем, прямо сейчас. В ПНВ вижу в елке шевеление. Устраиваюсь поудобнее, пока темно, думаю, что никто тебя не видит. Но я вижу, и этого довольно. И Влад тоже. Ну готовы… раз, и два, и три!
— Свалился! — комментирует Пилютин, которому я дал запасной ПНВ. — Тушкой свалился, как дохлый.
Конечно, это грубейшее нарушение — стрелять трижды с одной позиции в снайперской дуэли! Но не показывал прибор второго стрелка, некому было меня наказать. И ночь, не видно ничего. Днем бы я так не рискнул.
Забегая вперед, расскажу. Мы после все же добрались до той елки и все там осмотрели. Обустроился же там фриц! К стволу были прибиты две мощные крестовины, укрепленные снизу подкосами, на них положены доски. Несколько ветвей с тыльной стороны были срублены, чтобы не мешали взбираться по привязанному канату. А ветки впереди связаны проволокой, чтобы не дрожали, даже если одну и зацепить! И наконец, позади елки был вырыт окоп, перекрытый сверху бревнами и землей — скорее, небольшой блиндаж. И фрицу, даже если бы его засекли, было достаточно пары секунд, чтобы соскользнуть по канату и укрыться. Конечно же строил все фриц не сам. Как сказали пленные, это был какой-то чин из школы снайперов, в Берлине. И естественно, напряг зольдатен все это колотить. Причем, сцуко, сам остался живой — получив три пули от меня и две от Влада и провалявшись в снегу несколько часов. Его подобрали и вывезли в тыл, правда в тяжелейшем состоянии, может, все же подохнет. Однако в счет его я писать не стал. У меня и так уже сто девять.
А что касается воздействия на нервы фрицев… Хороший сапожник есть в полку, когда я сказал, что от него хочу. Он сначала удивился и даже покрутил пальцем у виска, а затем долго смеялся, после того как мы следующей ночью наведались через речку к фрицевскому опорному пункту. Здесь у фрицев нет сплошной линии обороны, лишь такие вот пункты в расчете на взвод или два, разбросанные с интервалом. Часовых сняли из бесшумок, затем взяли спящих в ножи, как в Петсамо. И вот мне интересно, что скажут фрицы, обнаружив на снегу волчьи следы размером с человеческую стопу и перебитый гарнизон, при том что часть тел бесследно исчезла. На ком огнестрел, им камень за пазуху и в реку, а у других раны, как будто от клыков и когтей — немного поработать ножом. И выстрелов не было ни одного?
А под утро с нашей стороны донесся жуткий вой. Спасибо красноармейцу Булыгину, научил. Ну а если в несколько глоток, в темноте, впечатление сильное! А если фрицам придет в голову пустить собачек… как поведут себя эти твари, учуяв запах волчьего жира, которым мы обильно смазали подошвы. Тут пришлось пострадать настоящим волкам, попавшим мне на прицел.
А ведь вначале было слово. Какой-то фриц, пойманный нами у Мги, рассказывал про русский ночной ужас. Мы сначала удивились, ну а после, сопоставив время, место и некоторые детали, поняли, что это мы и есть. Оборотней желаете, юберменши? Значит, будут вам оборотни!
И как мы после хохотали, когда очередной пленный фриц рассказывал, как в доме лесника, четыре километра от моста по железке и чуть в лес, где у фрицев располагался штаб батальона, ихний герр майор ночью посещал сортир. В сопровождении денщика с фонарем, ординарца с МП и караульного отделения при пулемете. После предварительного осмотра объекта и занятия обороны по периметру.
Страшно ведь! Русские оборотни утащат.
Капитан Цветаев Максим Петрович, 1201-й самоходно-артиллерийский полк. На подступах к Харькову. 6 января 1943 года.
Горячий снег, горячий снег…
Мы впервые услышали эту песню еще на речке Мышкове, когда готовились стоять насмерть, но не пропустить фрицев в Сталинград к Паулюсу. Хотя после казалось, что песня совсем про другую битву, не было у нас ощущения последнего усилия, что все на волоске, еще немного, и прорвутся. Может, сложено это было про Сальск, где наши, заняв станцию, долго и упорно бодались с фрицами, пытавшимися остановить наше наступление своими контратаками? Так и там бой до пекла явно не дотягивал, затяжной, это да, а под конец рассказывал мне друг, просто отмахивались они от фрицев, как от мухи, кружащей вокруг и пытающейся зайти с одной, с другой стороны и сразу отступающей, наткнувшись на оборону.
На Мышкове мы стояли во втором эшелоне и слушали канонаду впереди. Когда же нам был дан приказ идти вперед, немцы уже бежали, бросая технику. По радио было даже указано не стрелять по тягачам и грузовикам, пусть они достанутся нам целыми. Преследование, избиение бегущих и взятие их в плен… И огромное количество горелого и брошенного железа перед нашими позициями, чужого железа, это не мы, а фрицы тогда сполна умылись кровью. Мы победили их, разбили и гоним на запад, уже второй месяц.
Наш полк — шестнадцать самоходок, новенькие СУ-85, четыре батареи по четыре, и один командирский Т-34. Комполка хотел было выбить вместо него ещё одну самоходку, но машин было мало, и пришлось довольствоваться тем, что дают. Что плохо: на Мышкове сержант Скляр из моей батареи вышел лоб в лоб на «тройку». Оба стреляли одновременно, с четырехсот метров. Немец сгорел, а у СУ-85 лишь вмятина на броне, но вот Т-34 могло бы пробить, танкисты потом специально приходили смотреть, даже командир четвёртого танкового корпуса, которому мы были приданы, пожаловал. Это имело для нас не очень-то приятные последствия, уже в следующем бою наш полк поставили в первую линию атаки, как самые хорошо бронированные машины, танкисты действовали во второй и прикрывали наши фланги.
Но, слава богу, потерь больших мы не несли, немцы наших машин ещё не знали и открывали огонь из крупнокалиберных противотанковых пушек с больших дистанций. А 37- и 50-миллиметровые для нас что слону дробина. В крайнем случае выручали дымовые гранатомёты, в обязательном порядке устанавливаемые на все новые танки и самоходки. Нет, были, конечно, подбитые — кому в маску прилетело, кому гусеницу разбило, кто на мине подорвался, но никто не сгорел, хотя и в экипажах потери были. Вот так и воевали. На Миус вышли уже только девять самоходок да командирский танк. Хорошо, что почти неделя нам на передышку была дана, за это время командир выбил нам новые движки взамен изношенных. Их по приказу командующего корпусом для нас с подбитых тридцатьчетвёрок снимали. Да ещё пяток машин вернулись из ремонта. Теперь до Днепра.
Еще месяц назад мы заучивали описание тяжелого танка «Тигр», его тактико-технические данные, а особенно — уязвимые места. Что такое немецкий ахт-ахт, знали все… А вот представить его на танке, бронированном лучше, чем наш КВ, это впечатляло. Нам говорили, что эти фрицевские звери непробиваемы для наших семидесятишестимиллиметровок даже в упор. То есть ни Т-34, ни «барбосы», ни ЗиС-3 ничего с ними сделать не могут — значит, вся надежда на нас. Слышал, что есть еще ЗиС-2, новые противотанковые, пятьдесят семь вместо сорокапяток, они же на шасси «барбоса» называются «Оса», но видеть их не доводилось ни разу. Зато у нас в боекомплекте, кроме стандартных бронебойных, которые вроде бы должны брать «Тигра» с километра, есть еще по три-четыре этих, секретных, подкалиберных «катушек», они точно возьмут, но с более близкой дистанции. Ну и на последний случай полку придали батарею «слонобоев» — СУ-122П. Машины как у нас, но калибр! Аж 122 миллиметра, как у корпусной пушки. Заряжающему, правда, не позавидуешь, поэтому и скорострельность подкачала.
