– Мне больше нравится, когда человек часто общается с другими людьми. В таком случае удается фиксировать круг его общения. Кстати, почему вы тоже никуда не ходите?
– А куда мне ходить? Спиртного я не пью – у меня начинает болеть голова даже от выпитого бокала вина. Очевидно, сказываются последствия ранения. Друзей у меня здесь нет, знакомых женщин – тоже. Нужно ездить в публичные дома, но мне всегда были противны проститутки. Какое-то непреодолимое чувство брезгливости. Может, вы что-нибудь посоветуете?
– Кино, театр, – заметил Фоксман, – книги, наконец.
– В кино я давно не был, – согласился Физули, – в театре тоже не был лет пять. Меня туда не тянет. Насчет книг вы правы. Но долго читать не могу, снова начинает болеть голова. За время, проведенное в горах, я привык к своему одиночеству. Да и в Кандагаре мы не очень много разговаривали. Мой напарник был молчальником, он не любил много говорить. Я больше общался с продавцами и покупателями шерсти, чем с ним. И потом, если откровенно, после того что произошло с моей семьей, все эти книги, театры, спектакли кажутся мне каким-то балаганом, совсем не нужным для нашей жизни. Моя супруга была заведующей библиотекой. Масса прочитанных книг, умных и хороших, не спасла ее от бомбы террористов. И моего сына тоже не спасла. Зачем тогда нужны все эти книги, если они не могут спасти даже одну человеческую жизнь? Вы не знаете?
– Нет, – ответил Фоксман. – Мне кажется, книги нужны для того, чтобы человек мог просто выстоять. Это не моя мысль. Так говорил Фолкнер в своей нобелевской речи.
– Вы много читали, – усмехнулся Физули. – У вас есть семья?
– Я разведен, – ответил Фоксман.
– А дети?
– Есть, конечно. Дочь живет в Дании, она вышла замуж за датского реставратора, который работает в музее. У них двое детей, двое моих внуков, которых я не видел уже почти три года. Они отдыхают в Европе и не очень любят летать через океан. Ее муж не любит такие перелеты. А сын работает на Аляске. Он метеоролог, ему уже под тридцать, но он пока не женат. Его мне иногда удается увидеть, когда он приезжает в Нью-Йорк или Вашингтон и ему бывают нужны деньги, – грустно закончил Фоксман.
– Везде одно и то же, – заметил Физули.
– Что?
– Ничего. Мир не отличается особым разнообразием. Везде одно и то же. Если не считать этого противостояния, которое наполняет наш мир хоть каким-то смыслом.
– Жизнь вообще лишена всякого смысла, считал Камю, – сказал образованный Фоксман, – но человек пытается найти его, и это придает смысл его жизни. Парадоксально, но красиво. Может, в противостоянии и есть смысл нашего существования? Ведь во имя победы мы готовы принести на ее алтарь любые жертвы. Как и наши противники. Цинизм – основное оружие обеих сторон. Ради победы мы готовы на все, на любые жертвы, на любые потери. Их не волнует смерть миллионов людей. Нас она тоже не очень волнует, лишь с одной небольшой разницей: если эти миллионы людей не наши граждане и соответственно не наши избиратели и налогоплательщики. До остального человечества нам нет никакого дела. Впрочем, так было всегда. Разве кого-нибудь в мире может серьезно волновать гибель многотысячного племени где-нибудь в Австралии или Южной Америке? Даже если это уникальное племя со своей особой цивилизацией. Может, в мире это волнует нескольких человек – этнографов, географов, демографов или отзывчивых людей. Всех остальных это мало волнует.
– Тогда что придает смысл вашей жизни? – поинтересовался Физули.
– Противостояние, – признался Фоксман, – мне интересно существовать в этой системе координат. И не хочется быть в числе проигравших. Кроме того, я всегда помню, что, если я проиграю, в числе побежденных окажутся мои внуки, проживающие в Дании, мой сын, который сейчас снова на Аляске, моя дочь, которая так и не может собраться ко мне, и даже мой не любящий перелеты зять. Согласитесь, что ради них мне стоит стараться.
– Да, – согласился Физули, – наверно, стоит. Только вы не учитываете один момент.
– Какой?
– Для тех, кто меня сюда послал, ваши дети и внуки представляют не больший интерес, чем племя, обреченное на вымирание где-нибудь в джунглях Амазонки. Об этом вы думали?
– Конечно, – ответил Фоксман, – я это всегда помню. И поэтому знаю, во имя чего я должен побеждать.
Кембридж. Великобритания. За полтора месяца до дня «Х»
Он поставил свой велосипед, надел цепь, закрыл замок. Выпрямился, поднимая свою сумку. Он уже привык ездить на велосипеде. Почти все сотрудники добираются таким образом до места работы. Это и удобно, и очень легко, так как не нужно искать особого места для парковки автомобиля. Не говоря уже о том, что на велосипед не уходит то количество бензина, которое идет на самый малолитражный автомобиль.
Маджид еще раз оглянулся на свой велосипед и зашагал к дому. Нужно успеть принять душ и позвонить Сабрине. Он обещал приехать в Лондон на этот уик-энд и остаться у нее дома. При одной этой мысли у него поднималось настроение. Он улыбнулся.
До дома оставалось не больше пятидесяти метров, когда он увидел идущего ему навстречу незнакомого мужчину в сером плаще и в несколько старомодной шляпе. Этот тип шел прямо на него. Маджид нахмурился. Неужели опять кто-то из его прежних знакомых?
Они сближались. Теперь никаких сомнений не оставалось. Мужчина шел прямо к нему. Маджид остановился, поправил куртку. Незнакомец подошел ближе.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он, приподнимая шляпу, – извините, что беспокою вас прямо на улице, но я сегодня был в вашей лаборатории с двух до четырех, и мне сказали, что вы, возможно, не успеете вернуться.
– Я вернулся к пяти часам, – пояснил Маджид, – мне нужно было получить результаты наших экспериментов в другой лаборатории. Разве вам об этом не сказали?
– Конечно, сказали, – кивнул незнакомец. – Позвольте представиться: Джерард Дроуэр. А вы, насколько я понял, Маджид аль-Фаради, ученик профессора Тейлора?
– Да, – кивнул юноша.
– Очень приятно. – Дроуэр протянул ему руку. – Я знаком с вашим наставником уже больше двадцати лет. Но мне хотелось познакомиться с вами лично. Хотя Тейлор любезно согласился меня представить.
Он достал из кармана телефон, нажал одну кнопку повторного вызова. Очевидно, он недавно беседовал с руководителем лаборатории Маджида.
– Здравствуй, – сказал Дроуэр. – Рядом со мной твой лучший ученик, о котором мы говорили. Ты можешь рекомендовать меня своему подопечному?
Он протянул телефон Маджиду. Тот взял аппарат и услышал знакомый голос своего руководителя.
– Я хотел попросить тебя, чтобы ты переговорил с профессором Дроуэром – он один из лучших специалистов по современному международному праву. Мы знакомы с ним много лет. Он хотел с тобой встретиться и переговорить. Насколько я понял, вы уже встретились; значит, остается только переговорить.
