* * *
Перед самым приездом Савраски с бригадой Мартынов в сопровождении двух сотрудников предприятия Воронова бесшумно вошел в квартиру.
Он надеялся, что Марика выйдет из дома и ее можно будет легко захватить во дворе или на улице — толкнуть в микроавтобус, никто и не заметит. Однако Марика упорно отсиживалась в квартире. Вечером приехал Громов и, судя по светящимся окнам, весь вечер провел с девушкой в гостиной своей квартиры. Легли спать они поздно.
Тогда было принято решение дождаться отъезда Громова утром на работу и после этого сразу же войти в квартиру. Однако по мобильной связи был перехвачен разговор Громова, из которого следовало, что он «приболел» и намеревается весь день отсиживаться дома.
Осада приобретала затяжной характер, а Воронов настаивал как можно скорее доставить «Инну» в Москву. Тогда Мартынов принял решение проникнуть в квартиру, вырубить Громова и захватить «Инну». Он имел богатый опыт проведения силовых операций и был уверен, что они намного безопаснее, чем сидеть и ждать у моря погоды. Обязательно дождешься приключений на свою голову.
В общем-то Мартынов был прав. Сотрудники Стельмаха могли приехать с минуты на минуту, и тогда операция была бы обречена на провал. А так все выглядело очень просто. Подумаешь, проблема: вывести из строя «ботаника», преподающего в университете. Он и охнуть не успеет. Однако Мартынов не учел весьма важное обстоятельство, касающееся личности Громова. Впрочем, он и не мог принять его в расчет, так как не знал, что у безобидного университетского «препода» черный пояс карате и молниеносная реакция.
Сказалась спешка в подготовке операции. Эксперты Воронова не успели собрать достаточно информации о Громове, неожиданно оказавшемся участником событий. Все развивалось слишком стремительно.
* * *
Петр вовремя услышал шорох в коридоре, тронул Марику за руку, привлекая ее внимание, и приложил палец к губам. Она поняла и замерла.
Мартынов прошел в гостиную и сразу увидел девушку, сидящую в кресле. В комнате негромко играла музыка. На коленях у Марики лежал раскрытый журнал, в глазах отражался ужас.
Оглянуться Мартынов не успел. Петр нанес ему удар со спины в голову и шею. Затем атаковал второго оперативника. Тот не сумел закрыться, пропустил удар в солнечное сплетение и контрольный — в затылок. Третий сотрудник выскочил спиной вперед в коридор и выхватил из кармана пистолет. Петр настиг его у входной двери, толкнул в грудь, заваливая назад, и прыгнул сверху, выкручивая руку с пистолетом.
Ногами они задели вешалку, которая с грохотом рухнула на пол. Парень пытался оттолкнуть Громова, но пистолет ему скорее мешал, чем помогал. Воспользоваться оружием он все равно был не в состоянии, а одна рука оказалась занятой. Пытался применить удушающий прием, но Громов вывернулся и ребром ладони ударил противника по горлу. Тот захрипел и вырубился.
Громов за ноги перетащил потерявшего сознание бойца в гостиную и оставил лежать рядом с его неподвижными напарниками. Затем проверил пульс и успокаивающе кивнул Марике, окаменевшей в кресле.
— Живы. Собирайся быстро, возьми только документы и теплые вещи. У нас пять минут, не больше.
«Где-то я уже слышала эту фразу, причем совсем недавно, — словно о постороннем, подумала Марика. — Когда же эта беготня прекратится? Как в затянувшемся сериале».
Она уже успокоилась: «Если каждый день или через день выбегать с рюкзачком из дома и прятаться на другом конце страны, пролетев тысячи километров, постепенно привыкнешь».
Громов связал руки неподвижных мужчин брючными ремнями, собрал пистолеты и мобильные телефоны, выбросив их кучей в соседнюю комнату. Достал деньги из сейфа, встроенного в книжный шкаф. Бросил в сумку пару белья и теплый свитер. Подхватив Марику под руку, он спокойно вышел на улицу. Автобус с затемненными окнами, куда вороновские планировали погрузить Марику, стоял напротив подъезда.
Петр как ни в чем не бывало посадил Марику в свой автомобиль, припаркованный почти рядом с автобусом. Он спиной чувствовал каждый шорох и в случае нападения был готов вступить в схватку. Однако интуиция подсказывала, что все обойдется.
— А где наши? — спросил водитель.
— Не знаю, — безрадостно заметил сотрудник, оставшийся в автобусе. Он уже понял, что случилось непредвиденное.
«Может, задержать этих двоих? Попробуй задержи. Если матерые опера во главе с Мартыновым не справились, то лучше не нарываться».
В машине раздалось пиликанье радиотелефона.
— Где Мартынов?
«Всем сразу понадобился, — раздраженно подумал мрачный оперативник. — Вам лучше знать. Вы его сюда посылали».
Не скрывая недовольства, коротко доложил:
— Мартынов и двое наших остались в доме. О них ничего не известно. Объекты только что вышли, спешат уехать. Может, их задержать?
— Ни в коем случае.
— Забрать наших?
— Не успеешь. Сейчас на месте будут менты из УВД. Линяйте оттуда быстро.
— Понял, — уже с большим энтузиазмом отозвался оперативник и кивнул водителю.
Автобус резко рванул с места и скрылся во дворах, подальше от места разборки. За окном мелькнул автомобиль Громова. Он спешил совершенно в другом направлении.
* * *
Ратов не случайно обратился за помощью к Громову. Причиной послужило доверие, которое внушал этот умный и всегда спокойный человек, а также рассказы Бровина, что в прошлом Петр работал в научно-технической разведке. Несмотря на относительную молодость, он раздобыл для России технологические секреты, стоившие не менее полумиллиарда долларов. Потом Громов принял решение, что с него хватит испытывать судьбу, и решил полностью посвятить себя научным исследованиям, не исключая, что они будут иметь еще большую ценность.
— Наша замечательная страна нашпигована людьми, которые воевали, занимались разведкой или по меньшей мере участвовали в силовых разборках, — делился Бровин своими наблюдениями. — Невероятно, как много мужчин получили ранения, увечья, тяжелейшие травмы. Такие следы остаются после войн или стихийных бедствий. Это я знаю как хирург.
Ратов легкомысленно воспринимал сетования дяди, пока на собственном опыте не столкнулся с экстремальными ситуациями.
Ему казалось, что должны пройти десятилетия, а возможно, и века спокойной жизни, чтобы общество избавилось от шрамов, глубоко въевшейся агрессии, жестокости, паталогической подозрительности. Хотелось верить, что в принципе это возможно. Но потом случалось очередное неприятное открытие, и становилось ясно, что с этими особенностями больного общества как-то нужно уживаться, а не надеяться на излечение — даже в отдаленном будущем.
Количество войн и конфликтов то уменьшалось, то увеличивалось. Они меняли свои формы, становились более изощренными и жестокими — в общем, никакого выхода не было и не могло быть. И за каждым участником этой общенациональной трагедии стояли судьбы, друзья, пострадавшие от несправедливости родственники или возлюбленные. Они приходили на помощь друг другу, не очень-то рассчитывая на государство, которое состояло из таких же озлобленных людей, не брезгующих жестокостью.
