Доклад Тони зачитывал кратко и сухо, иногда перебирая странички с иероглифами, откладывая некоторые из них себе на живот. Всего в «Синчжоу жибао» обнаружено даже не двенадцать, а четырнадцать стихов Дай Фэя. Описаний окружающего пейзажа — почти никаких, не считая упоминания «его единственных друзей», трех пальм за окном.
— Ну, знаете ли, — заметила Магда. — Их тут чертова туча.
— Двадцати с лишним пород, — подтвердила я. — У меня под окном пять пальм, по ним даже дом назван.
— Но есть и такие строки: здесь, в тропиках душных, ты станешь лианой, а я — джакарандой огромной, — заметил Тони. — Вот это уже кое-что.
Потому что пальмы на юге Китая есть, а вот джакаранды — это только здесь. Там и слова такого не знают.
— И еще они не знают, что лианы по джакаранде не вьются никогда, — заметила я.
Вообще же, продолжал Тони, все стихи, кроме одного (про цветы корицы), чем-то смутно похожи, то есть явно написаны прямо здесь и подряд. Все они — обращение к женщине, той самой. И это не просто стихи. Он ждет ее, он предлагает ей бежать, один стих так и назван — «Побег», зовет присоединиться к нему. И важнее этих уговоров для него нет ничего на свете.
— Поэт, дорогие дамы, любой поэт, устроен так: в некий особый момент его заботит лишь одно — чтобы не помешали писать. Это такой запой. Он пишет и шлет в Сингапур очередной стих, пишет и шлет, — объяснил Тони. — Все прочее для него вторично. Да и вообще, мои уважаемые, после того, что он пережил, ловя этого клоуна Гу, здешние проблемы для такого человека — просто отдых. Сегодня — не мешайте писать, а завтра — неважно, что-нибудь придумаем.
Ручки, вспомнила я, ручки с каплей чернил у кончика пера, которые он оставляет с каждым своим очередным бегством.
Наступила пауза.
— Феникс, — сказала я, вздохнув. — Который означает императрицу. Полковник Херберт, бывший император Китая женат?
По его глазам я поняла, что здесь поддержки не найду.
— Две жены, — ответил он. — Для императора не так и много. Одна, судя по вот этой газете, только что попросила о разводе, что вообще было бы немыслимо в доброе старое время. Она еще и клянчит у этого Пу И деньги на содержание, в чисто британском стиле. И эта история была бы интересной. Но, мадам де Соза, признайте, что вы не всерьез. Да, плейбой из Тяньцзиня чертовски богат. Но у него, даже с его деньгами, не настолько длинные руки, чтобы дотянуться до любовника одной из двух жен в этом городке, в другом государстве. А причем тут тогда тайная служба главнокомандующего, господина Чан Кайши? Только она могла бы официально работать с британскими властями. Нет, нет, давайте уж скажем вслух то, о чем мы все думаем.
Я сделала глубокий вздох, посмотрела на Магду, вяло шевелящую воздух алым китайским веером из плотной бумаги — и ожидающую, когда же я это скажу. И я, наконец, сказала:
— Тони, где могла познакомиться и подружиться с профессором Дай Фэем Сун Мэйлин, первая леди Китая, супруга Чан Кайши?
Кажется, все трое, одновременно, сделали глубокий вздох, мы с Тони полезли за сигаретами, Магда мрачно поставила на табуретку между нами керамическую селадоновую пепельницу с драконами на дне.
— Мы говорим о такой ситуации чисто теоретически, не правда ли, — чуть подрагивающим от удовольствия голосом уточнил Тони.
— Все, чем мы тут заняты — чистая теория, — подтвердила я.
И получила четкое перечисление сразу нескольких абсолютно реальных ситуаций, когда такое знакомство могло бы состояться.
Ну, например, первая леди и первая красавица Китая, Сун Мэйлин, занимающая множество должностей в нанкинском правительстве своего мужа, основала, кроме клуба армейских офицеров и офицерской ассоциации моральных достижений, еще и две знаменитые школы для солдатских сирот — мальчиков и девочек. Она не только привезла туда молочных коров из Америки, но и сама подбирала учителей для сирот. И понятно, что хороших. Почему среди них не могло быть профессора литературы из лучшего шанхайского университета? Они еще и встречаться могли по этому поводу хоть каждую неделю, якобы для доклада. Далее, она до замужества много писала для «Шанхай газет». Там тоже могла познакомиться с литературной знаменитостью. «Но вообще, мадам Амалия, это давняя, очень давняя история».
— Почему? — быстро среагировала я.
— Потому что… — тут Тони зашуршал листками, лежавшими у него на животе, — потому что вот:
Деревья будто незнакомы,
Но под землей, в кромешной тьме,
В тугой клубок сплелись их корни,
Невидимые на земле.
— Так, а это что такое, дорогой Тони? Ты опять писал стихи? Боже ты мой, что творится с человеком!
— Что я, что я? Это Дай Фэй, дорогие дамы, Дай Фэй. У него, в отличие от меня, рифмы — точные, и какие! Так вот, история их знакомства с этой дамой, кодовое обозначение — «Феникс», явно давняя. Достаточно давняя, чтобы тут разрослись подземные корни и так далее. И это достаточно эффектная история, если Дай Фэй пишет на счет того, что они — «на феерических скрещениях судьбы, неуязвимые, хранят свое молчанье». Я бы сказал, что они знакомы с юности или детства, вот только об их истинных отношениях мало кто догадывается.
А еще, сказал Тони, они могли встречаться в церкви — ведь этот Дай Фэй, видимо, христианин? Это важно, потому что вся китайская революция делалась христианами, «и не такими классическими, как вы, мадам Амалия, а нашими с Магдой собратьями, методистами». Папа мадам Сун и двух ее знаменитых сестер — это же Чарли Сун. Чарли Сун, которого крестили в Североамериканских Штатах, откуда он вернулся миссионером — и уже с какими-то деньгами. Он первым начал печатать в стране библию в переводе, а потом разбогател на военных поставках и стал самым богатым из китайцев. Это он давал деньги на революцию доктору Сунь Ятсену и его странной партии, а с деньгами вместе отдал за него замуж свою дочь Цинлин, сестру Мэйлин. И стоит ли говорить, что и доктор Сунь, отец китайской революции, был христианином. А когда решено было, что в эту семейку надо принять гражданина Чан Кайши, то тому тоже быстро пришлось обратиться в христианство. «После чего у нас в Шанхае — уже потом, после меня — говорили: он безумен, но в его безумии есть методизм, хе-хе». Так что если Дай Фэй тоже верует в господа нашего, то они с искомой дамой еще и брат и сестра по вере. В общем, сколько Угодно поводов для знакомства.
Зазвучали китайские голоса в коридоре, из окна повеяло первым жаром улицы. Магда встала и повернула рукоятку на стене — над нашими головами вяло повернулись лопасти вентилятора.
— Полковник Херберт, ведь наверняка про первую невесту Китая ходила масса историй, сами понимаете, каких?
— Не только ходили, но и печатались в газетах. Женихи выстраивались в очередь — последняя незамужняя из трех дочерей самого богатого семейства страны, вы же понимаете. Эта семья — попросту вся власть в Китае, это те люди, которые решают судьбы руководителей государства. Ну, она была помолвлена с неким Питером Ли из провинции Цзянсу, но это явно не наш поэт. Был один человечек, у отца которого — крупнейшая в стране оружейная фабрика и частный арсенал на продажу. Был некий господин Ян. А дальше все, как вы и говорите — масса газетных сплетен уже не про женихов, а про какого-то голландского архитектора, или про двух других персонажей, тоже иностранцев, с которыми она встретилась на корабле, когда плыла из Америки, а дальше, после прибытия корабля, домой пару дней не являлась. Или это был один и тот же тип. Родители ее были в ужасе от самой мысли об иностранце, и завернули их всех вон. И еще, еще…
