Виктор весь напрягся и пытался уловить, к чему клонит судья Кузнецова. Ведь ясно же даже слепоглухонемому, что с банком у нее все схвачено. Наверняка после расправы над ним купит себе новую тачку или серьги с бриллиантами и забудет Виктора Малышева, как сотни других, невинно загубленных ее равнодушием людей.
А Елена Владимировна продолжала:
— Итого, на основании изложенного на листе дела 102, сумма выплачиваемых средств складывается из стоимости квартиры на момент покупки, указанной в договоре купли-продажи, лист дела 34–46, плюс все проценты, согласно договору кредитования, лист дела 19–31, и срок действия кредитного договора подходит к концу. Но, согласно вашему расчету, представленному в ходе судебного заседания, на сегодняшний день ответчик Малышев должен вам еще примерно половину первоначальной стоимости квартиры. Так, истец? — Она впилась взглядом в Троицкого.
А Малышев теперь неотрывно смотрел на судью.
Чего же она хочет? Окончательно его раздавить? Унизить с какой-то особой жестокостью? Показать, что он настолько несостоятелен, что ни купить квартиру не может, ни платить по счетам и договору, ни с банком договориться — и вообще, никчемный он человечишка…
Тем временем юрист банка по-своему все истолковал и бодро отчеканил:
— Абсолютно верно, ваша честь! Вы считаете не хуже нашего кредитного отдела. — Троицкий изобразил подобострастную улыбку.
— У суда нет больше к вам вопросов, Андрей Иванович. Прошу теперь вас, Виктор Иванович, изложить ваше отношение к заявленному иску и озвучить требования по встречному иску, — отчеканила судья.
Виктор собрал все силы и раскрыл наконец свою папку.
У него расчетов было не меньше, чем у банкиров, но все выполнены от руки — аккуратные столбики цифр, подчеркнутые промежуточные итоги и окончательная под двумя красными чертами сумма выплат.
Все верно.
Выходило, что он давно бы рассчитался за квартиру, если бы не эти проклятые просрочки. А они принесли за собой не только кипу писем с требованиями погасить кредит, но и ежедневные, похоже, даже ежечасные начисления.
Проценты, проценты на проценты и проценты на проценты от процентов.
— Мое требование понятно и справедливо… — начал Виктор.
— Ну, не факт! — не выдержал Андрей Троицкий и тут же прикрыл широкой холеной ладонью рот.
Судья не отреагировала, тем самым окончательно убедив Малышева в сговоре между этими палачами. Пожалуй, только долговязый секретарь, уткнувшийся в компьютер и клацающий по клавиатуре после каждого произнесенного слова, не ополчился против него.
— Факт, — отрезал Виктор. — И вы, как руководящий работник банка, не можете об этом не знать. Вы давно и активно практикуете все эти ваши формулы и механизмы, — он метнул пронзительный взгляд в сторону заволновавшейся мантии. — Это вообще называется кабальная сделка. Вы меня облапошили. Обещали «доступный кредит, разумные проценты, гибкие схемы выплаты»!
Виктор помахал в воздухе цветным проспектом, который раньше был сложен втрое, как рекламная брошюрка. Елена увидела хорошо узнаваемый логотип банка «Астра-Финанс».
Малышев продолжал, размахивая глянцевой рекламкой:
— Узнаете? Это ваши обещания! А ведь на юридическом языке все это называется «публичная оферта»! Вы мне предложили, и я принял ваши условия. И обещания ваши принял. И договор заключил на этих условиях! — Он сделал ударение на слове «этих».
Троицкий демонстративно сдержал зевок, показывая, насколько мало его волнуют эмоции оппонента.
Судья по-прежнему старалась не встречаться взглядом с выступающим Малышевым.
А Виктор несся дальше, заводясь и распаляясь.
Сейчас, сейчас он все им выложит!
— Я поверил вам, вашему банку, вашим обещаниям и предложениям поверил! То есть, юридически выражаясь, акцептовал вашу оферту…
Лена невольно поморщилась от обилия в речи ответчика юридических терминов. Она, будучи кадровым юристом, старалась не злоупотреблять правовой лексикой и не перегружать свою речь звонкими и непонятными простому смертному профессиональными словечками.
А ответчик продолжал, не глядя ни на судью, ни на представителя истца. По мере своего выступления он распалялся все сильнее, всматриваясь в какую-то невидимую другим людям точку над головой судьи. Кузнецова даже один раз попыталась оглянуться, но, увы, ничего, кроме герба и флага, на стене не увидела.
— Я внимательно читал это предложение. В контексте условий предлагаемого договора, банк предоставлял кредитные средства и не требовал от заемщика совершения никаких сверхъестественных действий. — Он перевел дыхание, не отрывая взгляда от Лики, которую явственно видел за спиной судьи. Лика ободряюще улыбалась, и эта призрачная улыбка помогала ему сосредоточиться.
Троицкий снисходительно ухмыльнулся.
— Вот именно — ничего сверхъестественного. Обратите внимание, Ваша честь!
— Продолжайте ответчик. — Лена машинально листала материалы дела.
— Но все эти условия — лишь буквы на бумаге, благие намерения и несбыточные обещания. Банк, по сути своей, был не заинтересован в честном кредитовании. — Малышев брезгливо бросил перед собой рекламку.
— Возражаю! — бодро откликнулся Троицкий, которому порядком надоел этот доморощенный эрудит, прозевавший и кредит, и квартиру и теперь корчивший из себя Цицерона.
— Я прошу вас, Малышев, выступать по сути предъявленного иска и заявленного вами встречного иска, — сдержанно поправила выступавшего судья.
— Ну как же вы не поймете, в этом суть и есть! — Виктор взмахнул бумагами и продолжил, подходя к самой сути своего требования: — Так вот, они предлагают заем. Объявляют условия. Проценты более-менее приемлемые. Правда, и меньше никто не дает. Считаем, вроде вполне сносно, нормально, короче. Работаем, платим, все соблюдаем. Все довольны.
— Ну если бы все были довольны, так и исков бы не было, — не удержалась Лена.
— О, как вы правы! — Малышев захлопал в ладоши, чем вызвал очередной приступ зевоты у Троицкого. Ему все больше хотелось скорее прекратить этот цирк, закрыть очередное дело, очередного рядового должника и еще раз попытать удачи с этой симпатичной «Фемидой». Он, не скрывая своих самых тайных желаний, рассматривал каждый изгиб Лениного тела. Ну, по крайней мере, то, что можно было увидеть под балахоном-мантией.
То ли в ответ на его пристальные разглядывания, то ли на малышевские панегирики, Кузнецова передернула плечами и поправила прическу. Ободренные этим жестом, мужчины продолжили обмениваться колкостями.
— Вы правы, ваша честь! Таких, как я, не один и не два. Нас десятки в этом банке, сотни в нашем городе, тысячи по всей стране. И я здесь защищаю не только себя, но и тех, кто был так же завлечен, обольщен и обманут!
— Ну! Это уж слишком! Ваша честь, я протестую. Какое право имеет ответчик обвинять нас в обольщении и обмане? — Троицкий обиженно насупился, изобразив свое недовольство, возмущение и протест.
