Бывший первый и последний президент Великого Союза вел очень скромный образ жизни. Вопреки небылицам о миллиардном состоянии, нажитом за активный развал социалистической империи, он с трудом содержал немногочисленных помощников и семью. Возможно, поэтому никакой дистанции между ними не возникло, а светский поначалу разговор перерос в напряженную обоюдно интересную беседу. Обменявшись всеми возможными дежурными впечатлениями, от вечно сопливой московской погоды до предстоящих парламентских выборов, они плавно перешли к мировому кризису, когда неожиданно бывший генсек сверкнул глазами:
— А ведь я предвидел это еще тогда. Двадцать лет назад.
— Простите, что? — не понял Артем.
— Мировой кризис. Это все они. Мировое правительство, — загадочно и задумчиво разъяснил политик.
— В принципе, экономический кризис, как и любое циклическое явление, рано или поздно повторяется… — попытался поддержать его Павлов.
Но собеседник сделал кислую гримасу, как будто откусил лайм. Он замахал руками:
— Нет-нет! Ты не понял! При чем здесь цикл? Основа — это люди! И жилье! Я наступил им на хвост. И теперь это же сделал новый президент, — еще более загадочно выразился бывший президент.
— Э-э-э… простите, Михаил Сергеевич, я, честно говоря, не понял, — признался Артем.
Он считал, что лучше в начале разговора искренне признаться в том, что не понимаешь, чем запутаться окончательно и выглядеть идиотом к концу беседы. Тем более что Горбачев был к тому готов. Он часто сталкивался с людьми, которые не могли с ходу поймать его витиеватые мысли. Как знать, может, поэтому и перестройка не имела того успеха, какой был гарантирован открывшимися социальными возможностями.
— Слушай! Кохгда мы начинали перестройку, какой был хглавный лозунхг? — Он мягко округлял букву «г» в свойственной ему манере.
— Ускорение, демократия… — начал быстро перечислять Артем, когда-то даже учивший все характеристики этого странного политического явления, которое даже на иностранный язык не переводилось, а так и писалось: «PERESTROIKA».
— Не, ну это все правильно. Но главный? Самый главный и нужный людям? Забыл? Эх ты! — в сердцах легонько хлопнул по столу широкой ладонью легендарный ставрополец.
— Извините, Михал Сергеич, мог и запамятовать, — смутился Артем. — Я тогда в армии служил, а там все больше лозунг «встать-лечь» практиковали.
— Ладно. Но это важная веха истории. Слушай. Главным лозунгом было жилье. Каждой семье мы обещали отдельную квартиру, — наклонившись ближе к адвокату, почти зашептал Горбачев.
— Точно! Вспомнил. Была еще такая частушка, — откликнулся Артем.
Бывший президент поднял кустистые брови:
— Какая еще частушка? Ну-ка спой. Я люблю народное творчество. Даже анекдоты про себя собирал, пока смешные были, — улыбнулся он.
— А вот как. «Каждый получит квартиру отдельную, через две тысячи лет!» — тихонько пропел Павлов.
Михаил Сергеевич нахмурился:
— Хм. Не смешно. Ну, да ладно. Это народ. Народ — всему голова. А вот про две тысячи почти правда. Мы говорили, что к двухтысячному году. На все про все брали десять-пятнадцать лет. И мы бы совладали. Точно. Все просчитано было. Лучшие специалисты спланировали целые города.
Артем недоверчиво качнул головой, и Горбачев даже рассердился:
— Вот так же было в шестидесятые с целиной! Никто не верил. В мире такого никто не видал. А мы подняли, вырастили, вырвались и перегнали! Понимаешь, Артем? Нам это было под силу!
Политик опустил голову и через большие очки посмотрел на Павлова. Глаза его были беззащитные и чистые, как, видимо, и помыслы, с которыми он не расстался до сих пор.
— Ну почему же все не случилось? Почему не сделали? — поинтересовался Павлов.
— Ха. Потому! Я же говорю, в мире это было неслыханно — дать людям квартиры, жилье. Никто и никогда этого не делал. Смотри, если у каждого человека в стране было бы свое жилье, то у нас наступила бы долговременная стабильность. А это невыгодно.
Артем задумался и все-таки не согласился:
— Уф, Михал Сергеич, вы бы пояснили, о ком говорите.
Горбачев выразительно посмотрел на часы.
— Ты же неглупый парень, Артем. Адвокат прекрасный. Симпатичный, молодой. Но в политике, извини, ты просто мальчишка. Мой тебе совет, не суйся! Меня не пощадили, и тебя сожрут. Объясню тебе один раз. Больше не спрашивай. Мировое правительство — это не утопия. Не сказки. Это реальность. Что печально. Почитай Черчилля. А еще лучше Джорджа Вашингтона и Линкольна. Найдешь там ответы.
Артем, благодаря за совет, кивнул и не выдержал — кинул мгновенный взгляд на часы: 16.15 по Москве.
«Все! В Швейцарии банки уже закрылись…»
Если его схема вообще сработала, то все происходило прямо сейчас, буквально сию минуту.
Раппен
Кныш знал, что происходит какая-то чудовищная ошибка, — уж банкротом он стать не мог ни при каком раскладе. Но вот прояснить ситуацию немедленно он уже не мог. Кныш скосил глаза на часы и застонал. Так и есть: два часа пятнадцать минут. Именно сейчас, с обеда, банки закрывались на праздники, теперь будут закрыты до двадцать восьмого! Как назло, в этом году Рождество выпадало на пятницу, и выходные были слишком долгими. Раньше понедельника ничего не выяснить!
«Но в понедельник-то все прояснится! Главное, стоять на своем!»
Кныш не знал всех деталей подходящего швейцарского законодательства, но чувствовал, что имеет еще какие-то права в этой демократической стране.
— Но есть же процедура! Должен быть суд и прочее, — все еще нервно напомнил он.
Барбосы справа и слева снова напряглись.
— Процедура есть, — подтвердил старший. — Она уже начата. Поэтому я здесь. Когда судья сочтет нужным, он вас вызовет.
Кныш поморщился.
— Вы же… ну… демократическая страна! Где же суд? Закон? Почему менты хватают, как какого-то… не знаю… террориста!
Услышав термин «террорист», парень слева сделал вопросительный жест своему шефу, но тот отрицательно покачал головой и ответил:
— Да, вы правы, Швейцария — демократическая страна. Мы стоим на страже интересов наших граждан. Закон превыше всего. Вы — гость. Соблюдайте наши правила, и вы будете самым желанным гостем. Основа экономической стабильности нашей республики — наши законы и традиции. Самые прочные банки и надежные финансовые институты здесь, на нашей земле. И разрушать их не дозволено никому. Даже гостям.
Кныш мысленно перебрал все варианты сопротивления и выбрал наиболее действенный:
— Вы сказали, гость? Я здесь не просто гость! Я обладаю дипломатическим иммунитетом! Я — член парламента Российской Федерации! У меня есть диппаспорт. Вон, в сейфе справа…
