— Дипломатическая неприкосновенность? — озадачился следователь и подошел к открытому сейфу. — Хм, действительно. Но вы въехали в страну по израильскому паспорту. По нему вам не нужна виза. А ваша виза в русском паспорте выдана для поездок в Италию.
«Лучше б я молчал!» — мысленно ругнулся Кныш.
Это был непростительный прокол, а следователь методично продолжал посвящать его в детали национального законодательства:
— Да, мы вошли в Шенгенское соглашение. Но Италия — это вовсе не Швейцария, хотя и лежит рядом. А гражданин Израиля, мне кажется, не может одновременно быть русским дипломатом.
Кныш почувствовал, что краснеет, и следователь это заметил.
— Почему вы так горячитесь? Вас обвиняют пока лишь в банкротстве. А вы террористом себя называете? Почему? Это странно… Что на уме, то и на языке?
Кныш машинально отметил, что эта русская поговорка имеет аналог и в Европе, и предпринял еще одну попытку:
— Секунду, но у меня же есть бизнес. Он оценивается гораздо больше. Это офис, техника, ноу-хау. Есть депозиты, в конце концов. Там достаточно денег, чтобы снять эти претензии. Погасить долг, если он вообще есть! Откуда такие расходы? Я ничего не понимаю!
Кныш вновь завибрировал, и конвойные прижали его крепче, а полицейский встал, всем видом показывая, что уже принял решение.
— Я понял вас. Эти аргументы судья уже рассмотрел без вас. Под бизнес вы взяли кредит. Банк опасается, что вы его не вернете, и принял решение перевести долг на заложенное имущество. Это его право. Так что бизнеса у вас уже нет.
Кныш пошатнулся, но это был не последний удар.
— Ваши депозиты долгосрочные, на пять и десять лет, — пунктуально пояснял следователь. — Досрочное расторжение по ним не предполагается — так указал банк в своем ходатайстве о вашем аресте. И если выяснится, что вы участвовали, хотя бы косвенно, в отмывании денег, то все они уйдут в доход организации по борьбе с отмыванием денег и легализацией преступно нажитых средств.
«Грабители…» — подумал Кныш, и следователь словно услышал эту мысль.
— Это законная практика. А что касается долга, то я могу вам объяснить. У вас не расходы критические! А совсем наоборот. Доходы!
Полицейский сделал знак ребятам в форме, и те прошли по дому, осматривая обстановку и видимые предметы.
— Как это? Какие еще доходы?! — закричал сорвавшимся голосом Кныш; он за минувшую неделю не имел ни единого поступления средств.
— Обыкновенные. Вы в течение нескольких часов получили переводы от разных лиц. Из разных городов и даже стран, — терпеливо растолковывал следователь, — но в основном из России, насколько объяснили представители банка в суде.
Глаза Кныша расширились от ужаса и непонимания, лицо его посинело, а затем побагровело.
— Кто? Сколько? Откуда? — захрипел он.
— Разные лица. Всего вы получили… — Следователь опустил глаза в свою бумажку и прочитал: — Два миллиона триста пятьдесят две тысячи восемьсот одиннадцать переводов, — он повернул документ к задержанному, и Кныш отчетливо увидел длинный ряд цифр: «2 352 811,00». Полицейский повернул бумагу к себе и как ни в чем не бывало продолжил:
— За каждый перевод банк, согласно заключенному договору на обслуживание личного счета, взимает комиссию в сто франков. Это условия договора, которые вы должны исполнять. Обязаны! — подчеркнул полицейский.
Кныш лихорадочно соображал. Да, такие условия были. Ему предложили: либо процент от перевода, либо фиксированная сумма в сто франков. Что такое сто швейцарских франков? Обед без вина и коньяка на дежестив. Он, естественно, принял условия о фиксированной сумме. Тем более платежей меньше нескольких сотен тысяч у него никогда и не было. Сто франков были невидимой песчинкой…
«А что же случилось с поступлениями?» — озарило его. Ведь эти 2 миллиона 352 тысячи 811 денежных переводов должны были к нему поступить! И где эти деньги? Их должно быть много! Очень много!
— А как же эти переводы? — тяжело дыша от зажатых рук и сдавленных боков, спросил Кныш. — Где деньги? Сколько их? Почему вы про них молчите?
— Хм. Деньги пришли. Их и впрямь много. Если считать на раппены. Аж по три раппена каждый перевод, — старший усмехнулся, и ему вторили все полицейские.
Кныш обвел их непонимающим взглядом; он впервые услышал это слово.
— Какие еще раппены? Что за спагетти? Это сколько?
Конвоиры засмеялись в голос, и это совсем уже взбесило сенатора:
— Отвечайте! Я не понимаю! Какие раммены-раттены? Что это? Сто? Тысяча?
Следователь подал знак, и полицейские умолкли.
— Раппен — это, по-нашему, один сантим. Сто раппенов равны одному франку.
«Три раппена — ровно десять рублей! — мгновенно пересчитал сумму перевода Кныш. — Они что — издеваются? Кто в наше время такие переводы шлет?»
Но полицейский свою «лекцию» еще не закончил:
— Так что с вас еще и за конвертацию по сто франков, но эту претензию банк еще не сформировал. Получите в понедельник. Сами же договор подписывали.
Кныш залился густой краской и закрыл глаза. За каждый перевод в 10 рублей с него уже взяли порядка 100 долларов, а в понедельник, когда банковские клерки сформируют претензию по конвертации, возьмут еще столько же…
Так его не грабили никогда…
Горби
Собственно, опровергнуть Михаила Сергеевича было невозможно. Артему доводилось вникать в нюансы западных юридической и экономической систем, и он хорошо знал, насколько эти системы холодны и жестоки, а главное, насколько хорошо они заточены под сохранение стабильно доминантного положения Запада.
— С каждым днем они все сильнее, — разгоряченно жестикулировал Горбачев. — Сотни лет выстраивают свою пирамиду власти. Пойми, если все у всех будет, то они сгинут. Им у нас нужна нестабильность. А квартира — это островок благополучия. Жилье — от слова «Жизнь»! Ты видел, чтобы мышь, ласточка, медведь, наконец, стояли в очереди на квартиру? — неожиданно спросил последний президент Союза.
Артем усмехнулся:
— Конечно, нет. Это даже забавно представить. Управдом Волк выдает справки, а префект Лев подписывает смотровые ордера.
— О! То-то и оно. А человека заставляют стоять в очереди. Унижают. Я сам прошел эти коридорные системы и общагу, — президент помрачнел, — ничего хорошего. Потому и решил, дал слово бороться. Как стал руководителем Политбюро, сразу вопрос заострил. Товарищи поддержали.
Артем превратился в слух.
— Но страна не выдержала натиска западного капитала. Они сразу цену опустили на нефть. Помнишь? Восемь долларов! Это же меньше навоза. Удобрение в полях дороже! Не выдержали мы. Пришлось идти на компромиссы. А как иначе? Или страну потерять, или перемирие. Мы дали свободу Восточной Европе, но сохранили Россию. Наш общий дом не потеряли. А это уже много!
