Он любил находиться в саду в полном одиночестве, особенно когда за стенами его персонального рая бушевала непогода. За прозрачной торцевой стеной вселенский потоп, по стеклянной крыше низвергаются хляби небесные, а он блаженствует в шезлонге, изолированный от любых бед и напастей…
Только не поддавайтесь зависти и избегайте мыслей, будто обладатель сей роскоши вас когда-то где-то как-то обобрал. Ложь. Поклеп. Ну, может быть, ему и пришлось маненько нажучить Иванова с Сидоровым, может быть, даже несколько миллионов таких ивановых с сидоровыми, но ведь не вас лично, правда? Так что восхищайтесь скромным обаянием буржуазии и помалкивайте в тряпочку. Не то…
* * *
– Яйца оторву! – прорычал Кочер, мечась по бильярдной.
Углы просторного помещения тонули во мраке. Там, напоминая притаившихся гиппопотамов, тускло лоснились низкие диваны, мерцали бутылки в зеркальных гротах бара, томился в ожидании неизвестно чего черный суперплоский телевизор с чуть ли не двухметровым экраном. В круге света находился лишь громадный стол под зеленым сукном, черный щит с записанным мелом счетом, кийная стойка да открытые ящики на резных ножках, в которых хранились шары, желтоватые, как черепа убиенных младенцев.
Сам Кочер то появлялся на свету, то вновь ускользал в тень. Что-что, а эту тактику он освоил досконально.
– Падла! – возник.
– Паскуда! – пропал.
Хотя Кочер ругался, как пьяный сапожник, был он человеком весьма уважаемым, известным не только в деловых, но и в политических кругах. О его международной корпорации, ворочающей миллионами долларов, писали в прессе и даже вскользь упоминали по телевидению. Именовалась она по-английски «Голден хиллз», а по-русски – «Золотые горы». Никто, кроме Кочера, не знал, откуда взялось это название, а он на эту тему не распространялся. Не объяснять же каждому, что это была дань детству, когда маленький Кочер любил напевать песенку из мультфильма «Вовка в Тридевятом царстве». Звучала песенка так: «Имел бы я-а златые горы и ре-е-еки по-олные вина-а…» Далее следовала строчка «но крашу, крашу я заборы», которую будущий мультимиллионер интуитивно недолюбливал, а потому замалчивал. И правильно делал. За свою жизнь он не покрасил ни одного забора, даже самого маленького. Его предназначение было иным.
К началу третьего тысячелетия от Рождества Христова Кочер стоял на ногах так прочно, что не повалишь. Начинал он, как многие, с банального кидалова да мочилова, а по прошествии лет его корпорация ворочала мультимиллионными капиталами, и не было в столичном бизнесе места, где бы он не имел своего интереса. Курочка по зернышку клюет, а господину Кочеру, весившему без малого сто кэгэ, таких зернышек требовалось ой как много. И без доступа к государственной кормушке он чувствовал бы себя обделенным.
Путевкой в большую жизнь послужило мимолетное высказывание Чубайса, отозвавшегося однажды о Кочере как о честнейшем предпринимателе, с которым можно иметь дело. Для людей понимающих это означало многое. Правда, Кох и Гайдар забывали упомянуть Кочера в своих высказываниях, но они давно не пользовались тем авторитетом, как на заре перестройки. Кочер запросто обошелся без их рекомендаций, проталкиваясь к «шведскому столу», как шутливо именовали в определенных кругах благодатную ниву приватизации. Урвал кусок здесь, урвал кусок там, перемолол, проглотил, снова хапнул, не позволяя оттеснить себя от дармового пирога – Кочер здорово поднаторел в этой деятельности. Сливки снимали другие, но и такие, как он, внакладе не оставались, энергично работая локтями и челюстями. При этом хорошим тоном считалось не просто жевать, а поддерживать светскую беседу, рассуждая о священных принципах частной (чав-чав) собственности, о либерализации (чав-чав) и интеграции (чав-чав).
Предки Кочера были выходцами из Германии, но он никогда не жалел о том, что родился в России. Правда, страну, считавшуюся его родиной, он не жалел тоже. Нищенствует? И пусть нищенствует. Таково ее историческое предназначение.
Что вы волнуетесь за всяких неудачников, отчитывал Кочер оппонентов в ходе телевизионных дебатов. Ну, вымрет тридцать миллионов, так что же? Они не вписались в рынок. Не думайте об этих лентяях – новое поколение вырастет, предприимчивое, жизнеспособное.
Русские люди страдают по собственной вине, утверждал Кочер. Их никто не оккупировал, никто не покорял, никто не загонял за колючую проволоку. Они сами развязывали войны, сами садились в тюрьму и сами себя расстреливали. Работать до седьмого пота не любили, предпочитая философствовать да пьянствовать. В итоге русский народ лишь пожинает то, что посеял. И поделом. Пусть расплачивается за свое кровавое тоталитарное прошлое. За Родину, за Сталина? Вот и получайте по полной программе, коммуняки хреновы.
Известное выражение «русише швайн» не употреблялось им лишь потому, что это могло вызывать некоторые неприятные ассоциации с фашизмом, мешающие бизнесу. Но думать Кочеру запретить никто не мог, и он думал именно так. Его нельзя было обвинить в том, что он грабит своих. Люди, среди которых он провел всю жизнь, были для него чужими. Не сплошь «швайне», но все равно «русише».
Судя по всему, одна из этих русских свиней чем-то здорово насолила господину Кочеру.
– Убить мало! – проорал он.
Это была последняя вспышка гнева. Запыхавшийся Кочер плюхнулся в кресло, плеснул в бокал коньяка и смочил им пересохшую глотку. Потом набрал на мобильнике нужное сочетание цифр и приложил трубку к уху. Многофункциональный телефон был оснащен не только такими техническими новинками, как цифровая видеокамера или универсальный переводчик, но мог также подключаться к компьютерной системе. Благодаря этому Кочер имел возможность прослушивать разговоры людей, которым он не доверял, то есть практически всех, кому были установлены микрофоны.
Система была дорогостоящей, но себя окупала. Кочер неоднократно убеждался в этом. И сегодня его предусмотрительность дала очередные плоды.
– Ну свинья, вот же грязная свинья, – процедил он, прислушиваясь к происходящему в квартире Каменира. – Самовольничать вздумал? Молоденькой девчатинкой решил побаловаться? Ладно, скоро мы узнаем, действительно ли ты такой прыткий, каким хочешь казаться. Ты у меня поскачешь, старый козел. Я тебя научу соблюдать порядок.
С этими словами Кочер нажал кнопку сброса, после чего сразу же включил вызов начальника службы личной безопасности.
* * *
Не прошло и трех секунд, как Ханчев предстал перед боссом, готовый выполнить любой приказ. Мало кто догадывался, что этот франтоватый, низкорослый, по-мальчишески щуплый мужчина с внешностью героя-любовника немого кино опасен, как гремучая змея. Чеченец по отцу, русский по матери, он родился, вырос и жил в Ставрополе, пока не был призван в армию.
Служить Ханчеву выпало на границе с Афганистаном, но погоны он носил недолго. Спутавшись с поставщиками героина, чуть не загремел под трибунал, дезертировал и находился в бегах, пока не завербовался в отряд наемников. Побывал в Афгане, Сирии, Ираке, Ливане и даже в Косове, где, конечно же, занимался отнюдь не миротворческой деятельностью. О своих тогдашних подвигах Ханчев распространяться не любил, а Кочер на этом и не настаивал. С него было достаточно, что его охранник обладает навыками ведения диверсионной и партизанской деятельности. Ханчев разбирался в любых системах слежения, умел обращаться со всеми видами оружия, обладал профессиональной интуицией и был предан хозяину как кавказская овчарка… до тех пор, пока его врожденная кровожадность находилась под контролем, а преданность оплачивалась. Во всяком случае, так полагал Кочер.
