Оп! Городской тротуар – не лучшее место для приземления человека, сиганувшего со второго этажа, но если этот человек в молодости совершил не один десяток прыжков с парашютом, то асфальт примет его мягче вскопанного газона.
Ступни Бондаря привычно сошлись вместе, ноги спружинили, соприкоснувшись с тротуаром. Сделав пару шагов для сохранения равновесия, он подхватил сумку и пояснил шарахнувшимся в стороны зевакам:
– Пожар в номере. Чуть не сгорел заживо.
Их было трое: все, как на подбор, молодые, рослые, обряженные по моде современных уличных босяков в темные пайты с капюшонами и с обязательными бутылками пива в руках. Ребятишки либо возвращались с тусовки, либо направлялись на тусовку, либо просто тусовались возле гостиницы, когда взрыв и суматоха привлекли их внимание, заставив задержаться на темной улочке.
– А сам ты кто, мужик? – донеслось из-под двух капюшонов одновременно.
– Пострадавший, кто же еще, – сказал Бондарь, прикоснувшись к оцарапанной щеке. – Внутри газ взорвался. Теперь там ужас что творится.
Проследив за его указательным пальцем, парни, все как один, сбросили капюшоны и задрали головы вверх, а Бондарь, не дожидаясь новых вопросов, зашагал прочь, спеша пересечь улицу и затеряться на другой ее стороне раньше, чем милиция оцепит квартал.
Шансы испариться бесследно имелись, неплохие шансы. Насчет отпечатков пальцев, оставленных в номере, можно было не беспокоиться, поскольку данных на оперативных сотрудников ФСБ в картотеках СБУ и МВД Украины не водится. Следствию не удастся выяснить, что за мужчина находился в номере в момент взрыва, ведь номер был зарегистрирован на паспорт Людмилы Борисовны Плющ. Даже словесного описания незнакомца будет дать некому, поскольку дежурная по второму этажу погибла на боевом посту. Вот уж удовлетворила любопытство так удовлетворила. Сидела бы себе на месте, свитер вязала, книжки почитывала. Так нет, принесла же ее нелегкая к злополучной двери.
Впрочем, нелегкая только входила во вкус.
– Погодь, мужик! – прозвучало за спиной Бондаря. – А ну, погодь, слышь?
Не сбавляя шага, он оглянулся на троицу парней, припустившихся за ним. Разгоряченные алкоголем, они все же вознамерились задержать подозрительного, по их мнению, человека, покинувшего гостиницу через балкон. Решимости ребятишкам было не занимать. Приостанавливаясь на бегу, они поочередно приседали, ударяя донышками пивных бутылок об асфальт. Вскоре в правой руке каждого ощетинилась стеклянными зазубринами так называемая розочка – излюбленное оружие уличной шпаны.
Ребятишки жаждали острых ощущений. Что ж, было бы несправедливо отказывать им в такой малости.
Бондарь бросился наутек, бестолково размахивая сумкой и затравленно озираясь через плечо. На бегу он едва не налетел на урну, а прежде чем юркнуть в черный зев арки, картинно споткнулся о бордюр.
Легкая добыча. Ату его, ату!
Три пары бегущих ног, обутых в легкие кроссовки, едва касались мостовой, наращивая скорость. Три стеклянные «розочки» сверкали во мраке. Три молодые глотки выкрикивали наперебой:
– Погодь, мужик, тебе говорят! Погодь, а то хуже будет!
Куда уж хуже, если дальше некуда?
* * *
Ворвавшись в подворотню, преследователи не сразу сообразили, что еще не поздно повернуть обратно. Растянувшись короткой цепью, не вырываясь вперед, но и не отставая друг от друга ни на шаг, они двинулись к остановившемуся незнакомцу. Упиваясь своим превосходством, они не замечали, что мужчина ведет себя не так, как полагается затравленной жертве. Не пятится, не просит пощады, не улепетывает, как заяц.
Молча стоит с сумкой в руке и ждет. Чего ждет, спрашивается?
– Сел на землю, живо, – распорядился крайний слева. – Сумку бросил, руки закинул за голову. Ну, что вылупился? Не понимаешь русского языка?
Бондарь молчал, сохраняя полную неподвижность.
– Да он хачик! – предположил правофланговый. – Волосы черные, харя заросшая. Допрыгался, хачик? Добегался?
Бондарь по-прежнему молчал.
Тогда голос подал находившийся по центру:
– Гасим, – скомандовал он. – Менты нам только спасибо скажут.
– Не скажут, – тихо произнес Бондарь, перекладывая сумку в левую руку. – Во-первых, не за что будет. Во-вторых, попадете вы отсюда не в отделение, а в больницу.
– Чё он лепечет, я не понял?
– Эй, чё ты сказал, дядя?
– Оборзел, хачик?
Обступая Бондаря с трех сторон, парни приготовились пустить в ход бутылочные горлышки, когда он, подобно разбушевавшемуся полтергейсту, обрушился на них, орудуя только одной рукой, но зато сразу обеими ногами.
Удар, удар, еще удар. (Кадык, печень, коленная чашечка. Глубокий нокаут).
Удар, удар, еще удар. (Висок, селезенка, область паха. Следующий глубокий нокаут).
Третий преследователь успел в суматохе пропороть стеклом сумку Бондаря, поэтому ему досталось сильнее, чем товарищам по несчастью. Вывихнутое плечо, сотрясение мозга, повреждение сухожилий правой лодыжки – воспоминаний о бурно проведенном вечере должно было хватить парню на всю оставшуюся жизнь. Привалившись спиной к сырой стене, он заскулил, страдая и одновременно радуясь, что испытания, выпавшие на его долю, похоже, закончились.
Наивное заблуждение. Все только начиналось.
В темный тоннель арки, где происходила безмолвная схватка, ворвался поток электрического света. Это прибыл на место событий белый милицейский «Форд», увенчанный проблесковым маячком. Звуковая сирена не работала, зато мигалка крутилась вовсю, озаряя своды сиреневыми всполохами.
Свернув под арку, автомобиль резко затормозил, иначе ему пришлось бы проехать прямо по распростертым телам незадачливых любителей пива и приключений. Двигатель работал вхолостую, наполняя воздух гарью выхлопных газов. Сидевшие на переднем сиденье милиционеры подались вперед, оценивая открывшееся перед ними зрелище.
Это им удалось не вполне.
Избавившись от сумки, Бондарь сгреб ближайшего к нему парня за грудки, рывком оторвал его асфальта и, приподняв как можно выше, швырнул вперед. Живой снаряд с грохотом обрушился на капот «Форда» и, кувыркнувшись, протаранил его лобовое стекло.
Белесая вмятина, состоящая из множества трещин, получилась не такой обширной, как рассчитывал Бондарь, однако стекло утратило прозрачность. С таким обзором особенно не разгонишься, разве что высунувшись из бокового окна. И водитель, разумеется, высунулся.
При виде направленного на него пистолета, его глаза превратились в две бессмысленные круглые дыры, не выражающие ничего, кроме оцепенения и покорности судьбе.
Бондарь не сказал ему ни «щиро витаю», ни «здоровеньки булы», ни что-либо еще, приличествующее случаю. Он просто дождался, пока оглушенный парень скатится с капота, и открыл беглый огонь.
