Очень похожий полет повторил его товарищ, успевший издать короткий протестующий возглас. Этому падать пришлось несколько дольше, поскольку удар отправил его прямехонько в проход, где не было ни столов, ни стульев, ни игральных автоматов. Первую треть маршрута он проделал в воздухе, вторую – на мелко семенящих ногах, а завершил путешествие – на собственной заднице, прошуршавшей по полу. Когда сила инерции наконец иссякла, нокаутированный опрокинулся навзничь, произведя затылком отчетливый костяной звук.
– Официант, – позвал Бондарь в наступившей тишине. – Растормоши этих балбесов и выпроводи их на улицу. Больше им тут делать нечего.
– А за испорченную мебель и разбитую посуду платить кто будет? Пушкин?
Задав этот сакраментальный вопрос, официант внутренне сжался. В последний раз его били давно, на заре юности, и ему вовсе не хотелось освежать опыт подобного рода.
– Прежде чем приводить балбесов в чувство, поройся у них в карманах, – посоветовал Бондарь. – На пару стульев и пяток тарелок наскребешь. – Тронув оцепеневшую Марго за плечо, он сказал: – Нам пора. Идем. Не люблю находиться в центре внимания.
– Я не могу, – пролепетала она.
– В чем дело?
– Мне нужно в туалет.
– Это так срочно?
– Срочнее не бывает. Я чуть не обмочилась от страха, – честно призналась Марго.
– Разве было так страшно? – не поверил Бондарь.
– Ага. Особенно, когда ты сказал, что не возражаешь, чтобы мной попользовались в общественном сортире.
– Странная щепетильность для девушки твоей профессии…
– Моя профессия научила меня держаться подальше от отморозков, – сказала Марго, вставая. – Так я пошла?
Бондарь взглянул на поливаемых водой головорезов и кивнул:
– Давай. Жду тебя у выхода. И поторапливайся. Кто-нибудь мог вызвать милицию.
– Я быстро, – пообещала Марго и, дошагав рядом с Бондарем до вестибюля, свернула налево, где виднелась дверь дамского туалета. Прежде чем проскользнуть туда, она поймала спутника за локоть и прошептала: – Я бы не возражала, если бы ты не ограничился одними вопросами.
– Думаю, когда ты их услышишь, прыти у тебя поубавится, – усмехнулся Бондарь.
– Глупости. Я знаю, что тебя интересует.
– Откуда?
– Почти всем в последнее время нужно от меня одно и то же. Ты станешь выяснять у меня приметы убийцы Андрея Пинчука, разве не так?
– Так.
Марго торжествующе улыбнулась:
– Учти, мне действительно известно кое-что важное, но я расскажу тебе об этом только в том случае, если…
– Если я тебе хорошо заплачу, – перебил ее Бондарь.
– И если будешь со мной милым в придачу. Ты умеешь быть милым?
– Я постараюсь.
– Тебе придется очень постараться.
С этими словами Марго скрылась в туалете, а Бондарь, убедившись, что никто не собирается ее преследовать, шагнул на крыльцо, закурил и подставил лицо моросящему дождю. На опасливо проскользнувших мимо балбесов в кепочках он не обратил внимания, поскольку их помятые личности не представляли особого интереса. Имея в своем распоряжении Марго, Бондарь рассчитывал выйти на след убийцы в кратчайшие сроки. Правда, подумал он, для пользы дела придется побыть с проституткой не милым, а как раз очень и очень грубым. Но церемониться с ней некогда. И так времени в обрез.
* * *
Бросив взгляд на циферблат часов, Бондарь выругался и вернулся в вестибюль, где по-прежнему не было ни души. Потоптавшись возле двери с символическим изображением женской фигурки, он грохнул в нее кулаком и окликнул:
– Эй, дитя порока! Ты там не уснула?
Ответа не последовало. Из-за двери не раздавалось ни звука. Выхватив «беретту», Бондарь ворвался в довольно вонючую комнатушку и чуть не споткнулся о ноги сидящей на полу Марго. Ее лоб был помечен черной дырочкой с голубоватым ободком, а кафельная стена, к которой она прислонилась, выглядела так, словно ее попытались наспех выкрасить красной краской, пользуясь при этом не кистью, а шевелюрой покойницы.
Она действительно уснула. Тем беспробудным сном, который принято называть вечным.
Бегом вернувшись в зал, Бондарь схватил за шкирку подвернувшегося официанта, заволок его в подсобку и спросил:
– Кто-нибудь выходил из зала во время драки?
– Только баба в черном плаще, – промямлил официант.
– Дальше, – потребовал Бондарь.
– Потом вы с девушкой ушли, а баба в плаще вернулась.
– И?
– И смылась через служебный выход. Я подумал, что она побоялась проходить мимо вас.
У Бондаря опустились руки. Начинать преследование не имело смысла. Если незнакомка сумела хладнокровно пристрелить жертву, воспользовавшись пистолетом с глушителем, то она настоящая профессионалка, а профессионалка не станет дожидаться, пока ее схватят на месте преступления.
– Опиши ее, – устало попросил Бондарь. – Подробно.
– Да не приглядывался я к ней. – Официант сделал безуспешную попытку выскользнуть из угла, куда был загнан.
Бондарь по-прежнему преграждал ему дорогу.
– А ты представь, что приглядывался. Это в твоих интересах.
– Ну, короткая прическа… Глаза какие-то водянистые… Густые брови…
– И это все? Так мало?
Ожидая сокрушительного удара, официант втянул голову в плечи и выкрикнул:
– Вспомнил! У этой бабы челюсти обезьяньи. Она не то чтобы страхолюдина, но если зубами тяпнет, то не обрадуешься.
– Ах ты, чертова Кобыла, – выругался Бондарь, догадавшийся, что его обставила Оксанина массажистка, Катерина.
– Я не говорил кобыла!.. Я сказал: обезьяна!..
Бондарь хлопнул официанта по плечу:
– Молодчага. Глаз у тебя зоркий. Будем надеяться, что милиционеры это тоже отметят.
Официант зажмурился, как поднятый за шкирку кот:
– Я не вызывал милицию, честное слово!
– Тогда немедленно исправляй эту досадную оплошность, – сказал Бондарь, отступая назад.
– Шутите?
– У вас в сортире труп. Если это смешно, тогда можешь считать, что я пошутил.
Подмигнув побледневшему официанту, Бондарь вышел.
XX. В постельных тонах
Даже самый страстный любовник не дожидался бы ночного визита Оксаны с тем нетерпением, которое владело Бондарем. Не меньше десятка окурков лежало в пепельнице, а он все чиркал и чиркал зажигалкой, размышляя, не закурить ли ему снова.
Было принято решение воздержаться. Прихватив пепельницу, Бондарь отнес ее в ванную, тщательно вымыл и почистил зубы.
