Хорошо, что рядом обнаружилась скамейка, на которую буквально рухнул Пинчук. Иначе он мог бы свалиться прямо на асфальт, раскроив себе голову. Перед глазами плавали темные круги. Пальцы левой руки потеряли чувствительность, отказываясь совершать даже самые простейшие движения. Кое-как выколупнув из упаковки крошечную горошину нитроглицерина, он сунул ее под язык и стал ждать, когда наступит облегчение.
Это случилось минут через двадцать, когда лекарство полностью рассосалось во рту, оставив после себя неприятный сладковатый вкус. Удивляясь, почему брюки так сильно холодят ляжки, он опустил голову и обнаружил влажное пятно, расползшееся в области ширинки. Обмочился! Как выживший из ума маразматик, обмочился!
Запахнув пальто, Пинчук застегнулся на все пуговицы и осторожно встал, намереваясь вернуться в больницу. Он подозревал, что пережил инфаркт, уже второй по счету. С сердцем шутки плохи. Нужно немедленно обследоваться и, возможно, лечь в клинику.
Шут с ними, с иранцами, с фээсбэшниками, с шантажистами. Пусть разбираются сами, а он, Григорий Иванович, устал. Он тяжело болен. Он хочет покоя. Что касается Ксюши, то все равно уследить за каждым ее шагом невозможно. Если захочет наставить рога, то наставит, никуда от этого не денешься. Вот пусть и порадуется свободе, пока он будет находиться на излечении. В конце концов совсем молодая еще девушка, кровь в жилах играет, жизненные соки в теле бродят, душа праздника требует. Против природы не попрешь.
– Не попрешь, – вздохнул Пинчук, сел в машину и поехал выспрашивать Оксану, как и с кем она провела время в его отсутствие.
* * *
Он еще находился в пути, когда она сама позвонила ему и сбивчиво рассказала о том, что произошло возле дома. Услышав, что его охранники собирались похитить его же собственную жену, Пинчук тут же пообещал закопать их в землю живыми, на что услышал:
– Не выйдет.
– Еще как выйдет. У меня достаточно денег и нужных связей.
– А с господом богом ты не знаком?
– Достаточно будет начальника ГУВД области, – ответил Пинчук.
– В данном случае он бессилен, – сказала Оксана. – Потому что Женя всех бандитов поубивал. Видел бы ты, как ловко он это проделал. Настоящий Пирс Броснан из «Золотого глаза»…
– И где он находится сейчас, этот твой Броснан? – Вопрос прозвучал язвительно. – Наверное, с тобой рядом, принимает поздравления?
– Нет, – вздохнула Оксана. – Уехал.
– Куда?
– Откуда я знаю?!
Восклицание Оксаны было насквозь фальшивым. Пинчук подумал, что не удивится, если окажется, что Бондарь вернулся перед самым его появлением. Якобы вернулся. Потому что никуда не уехал, а точит лясы с благодарной Оксаной… точит лясы или что-нибудь другое, о чем даже думать не хочется.
Оксана уловила перемену в настроении мужа и затрещала, как сорока:
– За меня не беспокойся. Я заперлась в доме и никого не впускаю, даже Раису. Милиционеры постоянно дубасят в дверь, грозятся, что будут брать дом штурмом. А при чем тут я? – В голосе Оксаны зазвенела обида. – Ведь не я же похищала, а меня похищали, верно? Какой с меня спрос?
– Так и скажи ментам, – посоветовал Пинчук, переключая передачу и постепенно наращивая скорость. – Пусть они от тебя отвяжутся.
– Не хотят отвязываться, им подавай нашего гостя. Ну просто вынь да положь. А где я им возьму Бондаря? Рожу?
– Вот только этого не надо: рожу, не рожу… – Свободная рука Пинчука принялась теребить насупленные брови. – Просто дождись меня и ничего не предпринимай. Сейчас же звякну в управление и все улажу. Мало ли бандитских разборок происходит среди бела дня? Это была одна из них. Мы знать ничего не знаем.
– Когда ты будешь? – поинтересовалась повеселевшая Оксана. – Я себе места не нахожу.
– Минут через двадцать-тридцать, – пообещал Пинчук, сверившись с часами. – К этому времени как раз важные милицейские чины подъедут, так что ни о чем не беспокойся, маленькая. Я тебя в обиду не дам.
– И Женю?
– И Женю.
– Если бы не он…
В голосе Пинчука прорезались нетерпеливые нотки:
– Да понял, понял.
– Его нужно будет обязательно отблагодарить. – Задумчивость, с которой это было произнесено, граничила с мечтательностью.
– Отблагодарю, – пообещал Пинчук, после чего его левая бровь поредела сразу на несколько волосков.
– Нет, мы вместе отблагодарим, – решительно сказала Оксана. Помолчала и добавила: – Заскочи по дороге в магазин, пожалуйста.
– Ты что, с луны свалилась, маленькая? – поразился Пинчук. – Бондарь не сантехник, чтобы ему бутылку совать. Лучше я дам ему денег, много денег… Ну, по его меркам, много… Вполне приличную сумму для человека его положения.
– Я тебя не в гастроном посылаю, – обиделась Оксана.
– А куда? – спросил Пинчук.
– В оружейный магазин. После того, что произошло сегодня, я твердо решила: без пистолета в наше время не прожить.
– Все эти допуски, разрешения… Волокита займет добрый час.
– Хоть два. Но без пистолета не возвращайся, милый. Не то придется тебе куковать на улице вместе с ментами и зеваками.
Наверное, это была шутка. Но тогда почему в голосе жены прозвучали металлические нотки? И почему она возомнила, что может помыкать Григорием Ивановичем, словно каким-то сопливым мальчишкой?
Размышляя об этом и о многом другом, он развернулся и помчался к магазину «Private Eye», где можно было обзавестись новым пистолетом.
XXVI. Выстрел грянет, ворон кружит…
Уложенная на заднее сиденье «Форда», Катерина жалобно стонала, но Бондарь прислушивался к совсем другим звукам. Знающему человеку они могут сказать многое: помочь сориентироваться на местности, предупредить об опасности, подсказать, кто именно приближается и с какой целью.
В свое время Бондаря учили определять характер шума, расстояние до него и направление, откуда он исходит. В результате он обрел способность различать звуки с такой же точностью, как это делает профессиональный музыкант, определяющий тональность мелодии или голоса инструментов в оркестре.
В ясную погоду на открытом пространстве даже обычный человеческий голос разносится очень далеко, иногда на полкилометра. То же самое касается и кашля, шагов, бряцания посуды либо оружия. В туманную погоду звуки тоже разносятся на большие расстояния, но их источник определить трудно. А вот деревья, овраги и холмы изменяют направление звуковых волн, создавая эхо.
В степи эха не было. Не было также помех в виде ветра или дождя. И все же Бондарь то и дело приникал ухом к земле, которая передает акустические колебания значительно лучше, чем самый прозрачный воздух.
