Берег надвигался на «Афалину» непроницаемой черной тучей.
Глава 20
Тук-тук, кто в тереме умрет?
Через полчаса после высадки они стояли возле двери дома на Басманной, и Костя сноровисто открывал замки, по памяти меняя насадки своей универсальной отмычки.
Алик расстался с гостями из России дружелюбно, но без сожаления. Скорее всего, он не согласился бы продолжить знакомство с ними даже при условии, что каждая совместная прогулка приносила бы ему полтысячи долларов чистого дохода.
Севастопольская гавань по-прежнему озарялась лучами десятков прожекторов, сирены сторожевых катеров непрерывно перелаивались там, разыскивая преступников.
Чтобы подобравший Бондаря и Костю таксист не заподозрил неладного, им пришлось разыграть маленький спектакль, шумно выясняя, кто должен был оплачивать стол в ресторане. Прислушиваясь к их спору, таксист морщился. Наверное, запахи бойни еще не до конца выветрились из одежды напарников. Принюхиваясь, таксист гадал, что за вонючее заведение посетили двое приезжих с тяжелыми сумками в руках.
Прежде чем отправиться в гости к Ариане, они спешно искупались, переоделись и оставили вещи в багажнике «БМВ», прихватив с собой лишь самое необходимое. Облачившись в светлые костюмы, Бондарь и Костя стали похожими на парочку пижонов, вышедших на поиски ночных приключений. В некоторой мере это соответствовало действительности. Вот только под пиджаками у пижонов таились перезаряженные пистолеты, а предстоящие им приключения грозили обоим пожизненными сроками заключения. И то при условии, что мораторий на смертную казнь будет продлен на ближайшие полвека.
У Бондаря не было сомнений в том, что «Афалина» обогнала продырявленную лодку Арианы и ее спутника, но они могли вернуться с минуты на минуту, поэтому он едва удерживался от желания поторопить Костю.
Необходимости в этом не было. Уже через пару минут напарник отступил в сторону и сделал приглашающий жест:
– Прошу.
– Благодарю, – подыграл ему Бондарь, но на то, чтобы чинно переступить порог, терпения у него не хватило. Он ворвался в дом первым, а потом, едва дождавшись, пока Костя запрет за ними дверь, устремился в комнату Арианы.
Тут было темно и тихо, пахло пылью и какой-то женской парфюмерией. Настороженно принюхиваясь, прислушиваясь и присматриваясь, напарники заняли наблюдательный пост возле окна. Честно говоря, Бондарь предпочел бы помолчать, но Костя решил использовать вынужденный простой для обсуждения насущных дел.
Перво-наперво он вежливо поинтересовался, за каким хером они приперлись в эту долбаную хавиру на Басманной, где никакого гидроакустического маяка нет и не предвидится.
– Видишь ли, – ответил ему Бондарь в той же изысканной манере, – эта сучка, которая зовет себя Арианой, и ее хренов кобель, откликающийся на кличку Талос, могут знать, что за типы приперлись сегодня на скотобойню.
– Откуда? – полюбопытствовал Костя. – Для них засада в Камышовой бухте была такой же неожиданностью, как и для нас.
– Но ведь за ними следили не только мы. И музыкальная шарага не могла не догадываться об этом.
– Это всего лишь твои предположения, командир.
– А вот и нет, – возразил Бондарь. – Вспомни того мужика, который выходил полюбоваться трупом перед воротами. Вспомни сегодняшний допрос Малютина. Ариана ничуть не удивилась, когда он упомянул третьих лиц, мечтающих заполучить «Флексоном».
Произнеся эту тираду, он нащупал в кармане сигаретную пачку, но тут же отдернул пальцы, словно они коснулись раскаленного железа. Курить в засаде было верхом безрассудства и самонадеянности. Учуяв присутствие посторонних, Ариана не попадет в расставленные сети. А это было бы обидно. Бондарь прямо-таки изнывал от желания увидеться с ней снова.
– Вообще-то ты прав, – пробормотал Костя, почесывая обросшую щетиной скулу. – Ариана и ее команда как-никак из Госбезопасности, а там должны были поинтересоваться, кто ставит им палки в колеса.
– Вот тебе и вторая причина, по которой мы здесь, – сказал Бондарь, примостившись на краешке подоконника. – Сдается мне, что в СБУ очень рассердятся, когда Ариана доложит о моем нападении на ее сотрудников. Трое отправились на корм рыбам, а это не шуточки. За такие дела нас самих кому-нибудь скормят. Свиньям, например.
– Терпеть не могу украинского сала, – скривился Костя. – Уж лучше пусть нас отдадут на растерзание львам. Все-таки красивые и благородные животные…
– Столь почетной казни удостаивались лишь гладиаторы и первые христиане.
– Во! То, что надо! Разве мы с тобой не гладиаторы? И разве не христиане?
– В какой-то мере гладиаторы, – согласился Бондарь, – но не христиане в общепринятом смысле этого слова.
– Вот те на! – изумился Костя. – Кто же мы тогда? Магометане, что ли? Или эти, кришнаиты иудейские?
– Православные.
– А чем православные отличаются от христиан?
– Отсутствием того ханжеского смирения, к которому призывают попы всех мастей, – сказал Бондарь. – Для меня, тебя и таких, как мы, смирение смерти подобно. Очень уж много желающих ударить нашего брата по левой щеке… потом по правой… потом отнять последнюю рубаху и пустить по миру, а еще лучше поскорее сплавить в царствие небесное.
Костя, уставившись в мрак за окном, неуверенно покачал головой:
– Может, ты и прав насчет смирения, а только иногда муторно от нашей работы становится. Я ведь даже угрызения совести разучился испытывать, веришь? И мертвые мне по ночам не снятся. Хорошо ли это? Я ведь не терминатор какой-нибудь, а живой человек.
Бондарь прекрасно понимал, о чем говорит Костя. А упоминание терминатора заставило его вспомнить американцев, таких крутых в кино и таких закомплексованных в реальной жизни. Взять хотя бы давнюю войну во Вьетнаме, которая их попросту доконала. Врачи тогда выявили серьезные психические нарушения буквально у всех воевавших там солдат. Попросту говоря, у подавляющего числа ветеранов вьетнамской войны крыша поехала. Некоторые из них спивались, другие гробили себя наркотиками, третьи прыгали с небоскребов или вешались на веревках, свитых из звездно-полосатых флагов. Были и такие, что пошли убивать, грабить, насиловать, находя в этом своего рода «кайф», о котором они потом охотно рассказывали на судебных процессах. Американская пресса назвала это явление «вьетнамским синдромом». После боевых операций в Афганистане и Чечне схожие явления начали происходить и с российскими солдатами, хотя, конечно, не в таких масштабах.
Объясняется это просто: во Вьетнаме и Афгане воевали в основном совсем молоденькие солдатики срочной службы, в большинстве своем эмоционально неуравновешенные, моральных принципов не имеющие. Если отцы и деды этих мальчишек выстояли в Великую Отечественную, сумев не только отстоять Родину, но и сохранить свою внутреннюю человеческую сущность, то их потомки очень скоро ломались, превращаясь в самых обыкновенных убийц. Азарт схватки, постоянный риск, ощущение вседозволенности, высвободившиеся стадные инстинкты – все это доставляло им своеобразный адреналиновый кайф. Чем больше они убивали, тем ненасытнее становилось желание пускать кровь еще и еще. Проку от такого бойца немного, поскольку он уподобляется наркоману, думающему лишь об очередной дозе.
