Девушка не напрасно предпочитала одежду свободного покроя, как отметил про себя Бондарь, правая бровь которого заинтересованно приподнялась. Стремительно перемещаясь от одного джигита к другому, она не просто вынудила их отступить, а вывела из строя, словно каких-то безусых сосунков.
Для этого оказалось достаточно нескольких небрежных с виду взмахов рук, проделанных американкой с грацией прирожденной гимнастки. Она не пользовалась кулаками и ни разу не пустила в ход ребро ладони. Это была совсем другая техника, с которой Бондарь прежде никогда не сталкивался. Лиззи наносила удары кончиками расслабленных пальцев, целясь в глаза противников. Это было все равно что отхлестать их прутьями. Потеряв ориентацию в пространстве и ошеломленные жгучей болью, джигиты не оказали серьезного сопротивления.
Удостоверившись, что оба согнулись в три погибели, закрывая ладонями слезящиеся глаза, Лиззи наградила каждого расчетливым ударом по загривку, действуя на сей раз локтем. Схватка закончилась. Противники американки, рухнувшие на колени, не делали попыток продолжить знакомство.
Заинтересованно хмыкнув, Бондарь вышел из своего укрытия и направился к «Рено». От приставаний назойливых джигитов Лиззи избавилась сама, но теперь нужно было вытаскивать ее из постепенно увеличивающейся толпы зевак, завороженных невиданным доселе зрелищем. Это оказалось достаточно просто. Среди тбилиссцев не нашлось смельчаков, готовых разделить судьбу владельцев пыльных джипов.
Пирушка с продолжением в постели
21
– Что это такое? – спросила Лиззи, рассматривая подозрительную, с ее точки зрения, лепешку, почти насильно сунутую ей Бондарем.
– Хачапури, – ответил он.
– Как это переводится?
– Понятия не имею. Хачапури пекут не для того, чтобы их изучать. Их едят.
– Едят? – Голос Лиззи был преисполнен сомнения. Она никогда не пробовала таких громадных лепешек с сыром. Размером со сковородку, на которой они были испечены, хачапури издавали острый аромат.
– Вот так, – продемонстрировал Бондарь, впиваясь зубами в пресноватое, но душистое и нежное тесто. – Угощайся, пока теплые.
Они сидели в гостиничном номере, разделенные неустойчивым колченогим столом, создающим ощущение легкой морской качки. За полузадернутыми шторами шумел ночной Тбилиси. Пара настенных бра безжалостно высвечивали все дефекты стареньких обоев, компенсируя это уютными бликами, позолотившими неровные стены.
Взгляд Лиззи то и дело останавливался на единственной кровати, вызывающе торчащей посреди номера. По обе стороны от кровати стояли дорожные сумки. Та, что принадлежала американке, была застегнута на «молнию», но рано или поздно должен был наступить момент, когда ее придется открыть, чтобы переодеться ко сну. А что потом? Неужели этот странный русский с привлекательным лицом и грубыми манерами воспользуется подневольным положением Лиззи?
Скорее да, чем нет, решила она, вяло пощипывая хачапури. Внутри нее не прекращалась борьба. Какая-то часть мозга американки призывала ее схватить сумку и бежать из гостиницы, невзирая на приказ Барри Кайта. Вместе с тем ее подмывало немедленно улечься на кровать и посмотреть, что из этого получится. У нее никогда не было секса с русскими. Правда ли, что в постели они необузданны, требовательны и нетерпеливы?
– У тебя есть муж? – поинтересовался Бондарь, откладывая лепешку и вытирая губы салфеткой. – Дети?
– Мне двадцать пять лет в настоящий момент, – ответила Лиззи, тщательно подбирая слова. – Рано жениться, рано иметь семья. Нельзя сломать карьера.
– Тогда выпьем за твою карьеру.
– Я не люблю алкоголь.
– Придется полюбить, – невозмутимо заявил Бондарь, откупоривая бутылку. – Я не привык пить в одиночку.
– Я слышала другое, – призналась Лиззи. – Все русские мужчины пить без пробуждения… in black mood… по-черному.
– Если это правда, то тебе не повезло.
Прихватив с подноса пару стаканов, Бондарь отправился в ванную комнату, оставив Лиззи гадать, какой смысл кроется в его последней туманной фразе. Она плохо воспринимала недомолвки, намеки и иронию. Всякого рода двусмысленности и метафоры не укладывались у нее в мозгу.
Лиззи машинально провела по волосам, озаботившись, впрочем, не столько внутренним содержанием головы, сколько тем, как выглядела она снаружи.
Начитавшись всяких ужасов про бытовые условия, ожидающие ее в дикой горной стране, кишащей бактериями и паразитами, американка коротко остриглась перед отъездом и до сих пор не могла свыкнуться со своим новым имиджем. Прежде у нее были пышные каштановые локоны, на которые тратилась десятая часть личного бюджета и примерно такая же часть всей сознательной жизни. Шкафчики в спальне и ванной комнате Лиззи были до отказа набиты всевозможными средствами ухода за волосами: шампунями, кондиционерами, бальзамами-ополаскивателями, масками, лосьонами, смываемыми красками, несмываемыми красками, гелями для укладки, суперстойкими лаками, пенками и муссами, завивателями и развивателями. Лиззи не смущало, что в результате ее прическа содержит больше химических элементов, чем их насчитывается в таблице Менделеева. Не удовлетворяясь этим, она ежедневно пускала в ход хотя бы один из трех суперсовременных фенов, не забывая также про щипцы для завивки и электрические бигуди, не говоря уж о бесчисленных щетках, щеточках, расческах, гребнях, заколках, прихватках, ленточках и прочих хитроумных приспособлениях.
Зато все остальные волосы, растущие вне головы, Лиззи изничтожала с маниакальной основательностью, чуть ли не ежедневно выбривая ноги, подмышки и те части тела, которые американские женщины уклончиво именуют «областью бикини». Каждая грузинка с волосатыми ногами выглядела в глазах Лиззи отъявленной лесбиянкой, а грузинские мужчины являлись для нее чем-то вроде косматых йети, принимать ухаживания которых было противоестественно.
И потом этот запах, витавший над аборигенами!
На родине Лиззи любые естественные человеческие запахи считались отвратительными или же как минимум неприличными. Их давно вытеснили ароматы парфюмерии. Подмышки (или же, изящно выражаясь, подручные области) без конца сбрызгивались дезодорантами, рот прополаскивался, в каждом помещении размещались освежители воздуха, в машинах висели емкости с благовониями, а в туалетах – рулоны ароматизированной туалетной бумаги.
Мысль о том, что секс с малознакомым мужчиной может произойти вопреки нормам гигиены, оказывала на Лиззи удручающее воздействие. Как будущая разведчица, она морально готовила себя к беспорядочным половым связям, однако они ее не вдохновляли. Тем более теперь, когда за стеной раздавался плеск воды, пущенной Бондарем явно не только с целью вымыть стаканы. Он принимает душ? А что, если этот крэйзи рашн ввалится в номер в чем мать родила и потребует немедленной близости? У Лиззи пересохло горло, но зато увлажнилась «область бикини», что заставило ее ощутить себя крайне порочной и достойной порицания. Интимная жизнь не являлась для нее запретным плодом, однако здесь, в захудалом гостиничном номере, намечалось нечто такое, о чем не пишут в специальных руководствах и дамских журналах. Пригодится ли Лиззи тот небогатый практический опыт, который у нее имелся? Она ведь даже толком не видела голого мужчины в натуре, поскольку занималась сексом либо в темноте, либо на заднем сиденье автомобиля. В штате, где выросла Лиззи, за снятый на пляже лифчик можно было запросто угодить в кутузку, а мужские купальные трусы представляли собой нечто вроде укороченных штанов. И вдруг – такое.
