Отвернувшись, он что-то крикнул по-чеченски. Не прошло и полминуты, как Алиса, ошеломленная, онемевшая, похолодевшая от ужаса, оказалась опрокинутой на траву. Один боевик держал ее за руки, второй сидел на ней верхом, но почему-то в штанах, не делая попыток изнасиловать беспомощную жертву. Она поняла, что происходит, когда его твердое колено, обтянутое засаленным камуфляжем, уперлось в низ ее живота.
– Ай! – вскрикнула Алиса, не столько от боли, сколько от стыда.
Резкого нажатия на мочевой пузырь оказалось достаточно, чтобы она напрудила в трусы, как в детстве, хотя, когда Алиса была маленькой, ей не приходилось сталкиваться с заросшими до глаз выродками, на которых нет никакой управы. С выродками, которые повсюду утверждают свое право сильного. Которые при каждой возможности измываются над слабыми, потому что ничего другого они в этой жизни делать не любят и не умеют.
– Мерзавцы, – плакала Алиса, ощущая, как горячо, как мокро сделалось под ее розовой юбчонкой, перепачканной зеленью травы. – Как вам не стыдно, мерзавцы!
Ее мучители только ржали, перемигиваясь и почесываясь грязными волосатыми лапами.
– А почему нам должно быть стыдно? – надменно удивился подбоченившийся Черный Ворон. – Разве кто-нибудь из нас ходит под себя? Нет. Это делают лишь скоты.
– И русские! – крикнули из толпы.
– Не просто русские, а любые неверные, – поправил подсказчика Ворон, после чего счел нужным сделать еще одно уточнение: – Которые приравниваются Аллахом к самым тупым и грязным животным.
– К свиньям! – выкрикнули хором несколько боевиков.
Что могла возразить им одинокая униженная девушка, сидящая на земле в перепачканной юбке и мокрых насквозь трусах? Что она не свинья? Что они сами грязнейшие и гнуснейшие из существ, сотворенные господом? Ее мнение ничего не значило. Ее слова ничего не стоили. Как и ее горючие слезы. Как и ее бестолковая жизнь.
Глава 8
Офицеры, офицеры, ваши сейфы под прицелом
Утро понедельника началось для генерал-майора Воротюка с очередного испытания воли и мужества: вход в штаб Северо-Кавказского военного округа оказался блокирован группой контрактников, которые выглядели и вели себя, как сущие махновцы: орали, свистели, размахивали пустыми бутылками и другими предметами, годящимися для нанесения увечий различной степени тяжести. «Надо было через черный ход», – мелькнула запоздалая мысль, но генерал уже выбрался из джипа и попал в окружение разгоряченных мужиков, приехавших в Ростов-на-Дону за деньгами, которые причитались им за участие в антитеррористических операциях. Водителя и адъютанта моментально оттерли на самый задний план, где, возможно, уже награждали тумаками, а может, и чем посущественней. Водитель ухал глухо, как филин, а молодой адъютант звонко призывал коменданта, которого поблизости не наблюдалось. Дело принимало скверный оборот. Контрактников, насевших на генерала Воротюка, было около сотни, и каждый стремился переорать другого:
– Я уже три месяца жду…
– Я четыре…
– Мы с Нового года свои «боевые» получить не можем…
– Нам каждому по семьдесят-девяносто тысяч рублей причитается…
– Гоните деньги, командиры хреновы…
Генерал Воротюк ввинтил мизинец в ушную раковину и веско произнес:
– Деньги следует получать в расположении своих подразделений, не иначе. Все вопросы решайте по месту службы, в Гудермесе или Шали.
– Уже решали!..
– На хрен!..
– Вор на воре сидит…
– Да что с ними разговаривать, давить их, крыс штабных…
– Взять, и на фонарный столб, вниз головой…
– За яйки, за яйки его…
Ситуация стремительно накалялась. Пришло время повысить голос.
– А-атставить! – гаркнул Воротюк, энергично проталкиваясь к двери. – Нечего здесь митинговать, товарищи военнослужащие!
– Мы не митингуем, мы с голодухи подыхаем, ты, толстая морда…
– Брюхо к позвоночнику прилипло…
– Вы на его брюхо поглядите, мужики…
– Ого! Жир бы ему порастрясти не мешало…
– А вот щас порастрясем! А вот щас ка-ак возьмем за руки, за ноги…
Осаждаемый со всех сторон, Воротюк потерял фуражку с высокой тульей, но не присутствия духа.
– Люди в форме геройской Российской армии не должны противостоять друг другу! – выкрикивал он, наливаясь пугающей свекольной краснотой. – Пропустите меня! Я немедленно свяжусь с представителем президента в нашем округе. Он приедет и во всем разберется.
Упоминание столь важной персоны произвело на толпу магическое воздействие. Похоже, президентский ставленник был одним из немногих высоких чинов, которым здесь еще доверяли. Одобрительно гомоня, контрактники начали расступаться. Закрепляя победу, Воротюк по-ленински выбросил руку вперед и крикнул:
– Все по домам! Командование военного округа немедленно приступит к рассмотрению ваших жалоб. – Уже отгородившись от бунтовщиков фигурами перепуганных часовых и дежурного по штабу, он злорадно добавил: – За несанкционированные митинги – трибунал. Зачинщики ответят по всей строгости закона.
Ввалившись в гулкий прохладный вестибюль, Воротюк, оскальзываясь на мраморных плитах, устремился к лифту. Генеральские глаза, ослепленные солнечным светом снаружи, еще не успели привыкнуть к царящему в здании полумраку. Уловив справа передвижение предупредительно скособочившейся фигуры, Воротюк пожаловался:
– Деньги им подавай, воякам хреновым!..
Как выяснилось, это было весьма опрометчивое заявление.
– Репортер «Независимой газеты», – представился шагающий рядом пижон в шортах, после чего выставил перед собой микрофон. – Вы считаете требования контрактников несправедливыми?
– Убери! – рассвирепел Воротюк. – Ты бы еще свой член мне под нос сунул!
Взмах генеральской руки – и микрофон полетел прочь. Пока репортер ползал по полу, выискивая утерянный поролоновый набалдашник, Воротюк протиснулся в кабину лифта и поехал наверх, угрюмо разглядывая свое отражение в зеркале. Волосы всклокочены, верхняя пуговица мундира на честном слове болтается, щеки багровые, а нос между ними – бледной поганкой торчит. Славное начало рабочего дня. Но то ли еще будет, ой-ей-ей!
* * *
Своего заместителя Павла Игнатьевича Конягина, дожидавшегося в приемной, Воротюк как бы не заметил, пронесся раскаленным докрасна метеором мимо и скрылся в кабинете, постаравшись хлопнуть дверью как можно сильнее. Получилось. Но не успел еще отвалившийся пласт штукатурки рассыпаться по полу мелким крошевом, как дверь снова приоткрылась. В образовавшуюся щель на манер здоровенного раскормленного кота протиснулся заместитель. Свесил повинную голову на грудь, развел руками, на которых старческие пигментные пятна перемешались с веснушками:
