5
Спустя двадцать минут джип фыркнул и снялся с места, пренебрежительно обдав пленников выхлопными газами. Проследив за уплывающими во мрак габаритными огнями, Женя подумал, что вот так и жизнь пройдет. Была и нету. Успеешь только подумать: зачем?
Он перевел взгляд на раскинувшееся над ним небо. Там сверкали мириады звезд, но ни на одной из них Жене не было приюта. Как и в этом мире, где он лежал связанный и опущенный ниже любого валяющегося рядом окурка. Разговаривать о чем-либо с Шумихиным не хотелось. Только плеваться. Кстати, капитан милиции был поглощен аналогичным занятием.
Ни он, ни Женя не испытывали к друг другу той близости, которая могла возникнуть, будь один из них женщиной. Каждый переживал свой собственный позор, и каждый являлся свидетелем такого же унижения другого. А видеокассета, бесстрастно зафиксировавшая падение обоих, укатила в неизвестном направлении. Грозя всплыть в самом неожиданном месте, в самый неожиданный момент.
В обещание Сергея не делать копии Шумихин не поверил. Какой дурак добровольно откажется от такого компромата? Отныне он, капитан милиции, превратился в послушную марионетку в чужих руках. Сегодня ему велели раздобыть все документы, касающиеся Тамары Ледневой и Натальи Овсеевой, а завтра прикажут что-нибудь еще, и он не осмелится отказаться. Потому что человек, о котором известно такое, уже в общем-то и не человек вовсе. Всеми презираемый отброс общества, место которого всегда возле параши, даже если его и не угораздит попасть за решетку. Вечный изгой.
– Что делать будем? – спросил Женя. Его голос прозвучал глухо, потому что он не смотрел на соседа.
– Можем заняться повторением пройденного материала, – мрачно сострил Шумихин. – Повторение – мать учения.
– Ага, мать… – дальше последовали сплошные ругательства.
– Фу, как грубо! Ты, дорогуша, теперь деликатным должен быть, ласковым.
– Очень смешно! – Отвернувшись, Женя сплюнул.
– Ты морду не вороти, – зло сказал Шумихин, заподозрив, что плевок адресован лично ему, хотя и направлен в сторону. – Ты сюда гляди, когда со мной разговариваешь!
– Да пошел ты!..
– Что? Что ты сказал?
– Что слышал.
Ну вот, первый камушек в огород Шумихина уже брошен. И кем? Ничтожным пижоном, который еще недавно и вякнуть в присутствии капитана не смел, ходя исключительно на задних лапках или с поджатым хвостом. Если так пойдет дальше, то завтра Шумихина станет мешать с дерьмом каждый кому не лень.
– Ты, Женя, напрасно пыжишься, – сказал он, трогая языком распухшие губы. – Нам теперь с тобой ссориться никак нельзя. Мы с тобой, можно сказать, близнецы-братья теперь… Кто более матери-истории ценен?
В смехе Шумихина чудилось что угодно, но только не веселье. Покосившись на него, Женя буркнул:
– На крюку я таких братьев видал, понял? Все из-за тебя, мусор поганый. Не тронул бы эту Тамару, ничего бы и не было.
– А ты ее, можно подумать, через постель не пропустил?
– Одно дело – постель, а другое, – Женя сплюнул, – формальности твои паскудные. Не надо путать член с пальцем.
– Да уж теперь не спутаешь, – пробормотал Шумихин, поморщившись. – Но все это и многое другое мы можем потом обсудить, когда освободимся и штаны наденем. Согласен?
– Согласен, – кивнул Женя, обдумав услышанное. – Сейчас я на бок повернусь, а ты веревки зубами грызи. Потом я тебя развяжу…
– Не пойдет, – возразил Шумихин, поведя головой из стороны в сторону.
– Это еще почему?
– Нет у меня зубов, а те, что уцелели – шатаются. Слышишь, как шамкаю?
– Да слышу, – неохотно согласился Женя. – Не спикер Государственной думы, это уж точно. – Он вздохнул и предложил: – Ладно, сначала я тобой займусь. Давай переворачивайся на живот.
– А не опасно? – хохотнул Шумихин.
– Что?
– Задом к тебе поворачиваться, после того что между нами было. Вдруг ты во вкус вошел…
– Заткнись, а? – попросил Женя трясущегося от смеха Шумихина. – И без шуточек твоих тошно!..
– Тошно. А без шуточек что, сильно весело?
– Веселья хоть отбавляй. Прямо «Аншлаг» какой-то. А мы с тобой два дежурных клоуна…
Женя возился с путами на руках Шумихина около получаса, не меньше. Мешал озноб, сотрясающий тело. Не слишком приятное занятие – ползать по сырой земле с голой задницей, тем более под утро, когда отовсюду начинает тянуть прохладой. И все же Женя с задачей справился. Распустив зубами последний узел на запястьях напарника, он обессиленно повалился на землю и выдохнул:
– Все… Готово…
– Рук почти не чувствую, – пожаловался Шумихин. – Занемели.
– У меня, между прочим, тоже, – раздраженно напомнил Женя. – Долго я буду тут из себя бревно изображать?
– Ну, это не самое страшное в жизни, дорогуша. – Шумихин не спеша встал, выпрямился, натянул штаны, застегнулся. Его набрякшее лицо не выражало ни малейших эмоций. Из-за ссадины на лбу казалось, что у него не два глаза, а три и все одновременно разглядывают беспомощного пленника.
– Давай развязывай, – заволновался Женя. – Утро скоро. Что о нас подумают, если увидят в таком виде?
– Да уж известно, что подумают. Будто мы эти… которые блуждают тропочками, виляя попочками… Слушай, может, тебя так и оставить, а? Вдруг на тебя какой-нибудь хороший человек набредет? Пожалеет, приласкает…
– Развязывай, ну! Задолбал своими шуточками.
– А шуточки кончились, дорогуша, – сказал Шумихин, глядя на напарника сверху вниз.
– Ты что? Действительно собираешься уйти?
– Ну что ты, что ты. Сам погибай, а товарища выручай, верно?
– Тогда действуй, – прокряхтел Женя, переваливаясь на живот.
– Как скажешь. – Присевший рядом Шумихин потрепал его по напрягшейся ягодице.
– Прекрати! Займись делом.
– И опять слушаюсь и повинуюсь. Делом так делом… Опля!
Шумихин неожиданно оседлал лежащего вниз лицом Женю и запустил руки под его шею, нащупывая подбородок.
– Э!.. Э!.. – запротестовал пленник. – Что ты?..
Крак!
Женина шея так и осталась неестественно вывернутой, словно он попытался перед смертью заглянуть в глаза своего убийцы. Или просто полюбоваться звездочками на сереющем небосклоне.
Шумихин поднялся с обмякшего тела, окинул взглядом траву и без особого удивления обнаружил валяющийся под ногами пистолет. Табельное оружие ему возвратили, причем с полной обоймой, но это его не радовало. Не было у капитана Шумихина поводов для радости, ни одного.
Он отряхнул колени и принялся методично уничтожать следы своего пребывания на пятачке вытоптанной травы. Не был он в этом проклятом парке. Куда ночь, туда и сон. А когда злополучная видеокассета окажется в его руках, то останется лишь стереть все, что записано на пленке.
