В глазах мальчика мигнули синие озорные искры, но он тотчас
опустил ресницы.
— А я убежал, — скромно сказал он, стараясь всем своим видом
изобразить смущение.
— Ах, вот как! Как же ты убежал?
— Взял да и убежал.
— Так сразу взял да сразу и убежал?
— Нет, не сразу, — сказал Ваня и почесал нога об ногу, — я
два раза от него убегал. Сначала я убежал, да он меня нашёл. А уж потом я так
убежал, что он меня уж и не нашёл.
— Кто это «он»?
— Дяденька Биденко. Ефрейтор. Разведчик ихний. Может,
знаете?
— Слыхал, слыхал, — хмурясь ещё сильнее, сказал Енакиев. —
Только что-то мне не верится, чтобы ты убежал от Биденко. Не такой он человек.
По-моему, голубь, ты что-то сочиняешь. А?
— Никак нет, — сказал Ваня, вытягиваясь. — Ничего не
сочиняю. Истинная правда.
— Слыхал, Соболев? — обратился капитан к своему коневоду,
который с живейшим интересом слушал разговор своего командира с мальчишкой.
— Так точно, слыхал.
— И что же ты скажешь? Может это быть, чтобы мальчик убежал
от Биденко?
— Да никогда в жизни! — с широкой, блаженной улыбкой
воскликнул Соболев. — От Биденко ни один взрослый не убежит, а не то что этот
пистолет. Это он, товарищ капитан, извините за такое выражение, просто
мало-мало заливает.
Ваня даже побледнел от обиды.
— С места не сойти! — твёрдо сказал он и метнул на коневода
взгляд, полный холодного презрения и достоинства.
Потом, весь вспыхнув и залившись румянцем, он стал
быстро-быстро, пятое через десятое, рассказывать, как он обхитрил старого
разведчика.
Когда он дошёл до места с верёвкой, капитан не стал более
сдерживаться. Он смахнул перчаткой слёзы, выступившие на глазах, и захохотал
таким громким, басистым смехом, что лошади навострили уши и стали тревожно
подтанцовывать. А Соболев, не смея в присутствии своего командира смеяться
слишком громко — это было не положено, — только крутил головой и прыскал в
кулак и всё время повторял:
— Ай, Биденко! Ай, знаменитый разведчик! Ай, профессор!
Когда же Ваня стал рассказывать о встрече с военным
мальчиком, капитан Енакиев вдруг помрачнел, задумался, стал грустным.
— Они меня, говорит, за своего сына приняли, — возбуждённо
рассказывал Ваня про военного мальчика, — я у них теперь, говорит, сын полка.
Я, говорит, с ними один раз даже в рейд ходил, на тачанке сидел вместе со
станковым пулемётом. Потому что я своим, говорит, показался. А ты своим,
говорит, верно, не показался. Вот они тебя и отослали.
Тут Ваня крупно глотнул воздух и жалобно посмотрел в глаза
капитану своими наивными прелестными глазами:
— Только он это врёт, дяденька, что будто я своим не
показался. Я-то своим показался. Верно говорю. Они меня жалели. Да только они
ничего поделать не могли против капитана Енакиева.
— Что ж, выходит дело, что ты всем «показался», только
одному капитану Енакиеву «не показался»?
— Да, дяденька, — сказал Ваня, виновато мигая ресницами. —
Всем показался, а капитану не показался. А он меня даже ни разу не видел. Разве
это можно судить человека, не видавши? Кабы он меня разок посмотрел, может
быть, я бы ему тоже показался. Верно, дяденька?
— Ты так думаешь? — сказал капитан усмехнувшись. — Ну, да
ладно. Поглядим.
Он решительно поставил ногу в стремя и сел на лошадь.
— В ночное с ребятами ездил? — строго спросил он, улыбаясь
глазами и разбирая поводья.
— Как не ездил! Ездил, дяденька.
— На лошади удержишься?.. А ну-ка, Соболев, бери его к себе.
И не успел Ваня моргнуть, как сильные руки коневода
подхватили его с земли и посадили впереди себя на лошади.
— К разведчикам! — скомандовал капитан Енакиев, и они
помчались галопом.
— От Биденко ушёл, а от меня, брат, не уйдёшь, — сказал
ординарец, крепко, но осторожно прижимая к себе мальчика.
— А я сам не хочу, — сказал Ваня весело.
Он чувствовал, что в его судьбе происходит какая-то очень
важная, счастливая перемена.
Подъехав к блиндажу разведчиков, капитан спрыгнул с лошади и
бросил поводья коневоду.
— Дожидайтесь, — сказал он и, быстро бренча шпорами, сбежал
по ступенькам вниз.
Глава 10
Все разведчики были в сборе и как раз в это самое время
играли в «козла». Они с таким азартом хлопали костями по столу, что можно было
подумать, будто в блиндаже палят из пистолетов.
— Встать, смирно! — крикнул дневальный, увидав входящего
командира батареи.
Разведчики резко вскочили на ноги, побросав кости на стол.
А ефрейтор Биденко, который в этот день был дежурным по
отделению, как положено — в головном уборе и при оружии, — чёртом подскочил к
капитану и отрапортовал:
— Товарищ капитан! Команда разведчиков взвода управления
вверенной вам батареи. Команда находится в резерве. Люди отдыхают. Во время
дежурства никаких происшествий не случилось. Дежурный ефрейтор Биденко.
— Здравствуйте, артиллеристы!
— Здравия желаем, товарищ капитан! — дружно крикнули
разведчики.
После этого капитан Енакиев обычно командовал «вольно» и
разрешал продолжать заниматься каждому своим делом. Но на этот раз он молча сел
на подставленный ему табурет и довольно долго рассматривал трофейную картину
«Весна в Германии».
Батарейцы хорошо изучили своего командира. Достаточно было
посмотреть на его нахмуренные брови под прямым козырьком артиллерийской
фуражки, достаточно было увидеть его прищуренные глаза, тронутые вокруг
суховатыми морщинками, и твёрдые губы, сложенные под короткими усами в
неопределённую, холодную улыбку, чтобы понять, что без хорошего «дрозда» нынче
дело не обойдётся.
— Стало быть, никаких происшествий не случилось? — сказал
капитан, помахивая по столу снятой перчаткой.
Биденко молчал, сразу сообразив, куда гнёт командир батареи.
— Что ж вы молчите?
— Разрешите доложить…
