— Что же ты? Ну! — ласково сказал капитан Енакиев. Он
притянул к себе мальчика и вдруг быстро, почти порывисто прижал его к груди. —
Выполняй, сынок, — сказал он и слегка оттолкнул Ваню рукой в потёртой замшевой
перчатке.
Ваня повернулся через левое плечо, поправил шлем и, не
оглядываясь, побежал. Не успел он пробежать и ста метров, как услышал за собой
орудийные выстрелы. Это били по танкам пушки капитана Енакиева.
Глава 25
Когда Ваня, трудно дыша и обливаясь потом, добежал до
артиллерийских позиций и наконец разыскал командный пункт дивизиона, на той
высоте, где он оставил капитана Енакиева, уже давно кипел бой.
Вся высота была сплошь покрыта смешавшимися клубами белого,
чёрного и серого дыма, тугого и кудрявого, как новая овчина. В дыму мигали
молнии взрывов. Земля вздрагивала. Воздух ходил над полем, как будто всё время
где-то распахивали и запахивали огромные ворота.
И десятки снарядов наших ближних и дальних батарей каждый
миг проносились над головой по направлению к этой высоте.
Не глядя на Ваню, начальник штаба взял пакет, прочитал,
нахмурился, сказал:
— Да. Я уже знаю.
И положил пакет в папку боевых донесений.
Ваня вышел из штабного блиндажа и побежал назад. Только
теперь он заметил, что бой идёт не только на той высоте, где находился капитан
Енакиев.
Теперь бой уже шёл по всему фронту, медленно перемещаясь на
запад.
Ваня бежал, а мимо него, обгоняя, проносились грузовики
мотомеханизированной пехоты; танки косо переваливались через глубокие канавы,
как утки; на вид медленно, а на самом деле быстро двигались, скрежеща
гусеницами, самоходные пушки; бежали со своими палками и катушками телефонисты,
наращивая свои линии; ехал на прыгающем «виллисе» генерал в дымчатой папахе с
красным верхом, держа перед глазами карту, развёрнутую, как газета.
Словом, всё вокруг перемещалось, всё было в движении, всё
торопилось вперёд. Ваня с трудом узнавал знакомую местность, которая, казалось,
тоже переменилась, стала какой-то чужой, странной. Ваня не знал, сколько
времени прошло с тех пор, как он оставил своё орудие. Ему казалось, что прошло
несколько минут. На самом деле прошло несколько часов. Он думал, что на высоте
продолжается бой, и очень торопился.
Он не знал, что там уже давно всё кончено: танки уничтожены,
атака отбита, взятая высота закреплена, а то место, где стояли пушки, уже
находится почти в тылу. И тем более он не знал, как это всё случилось. Он не
знал, что две пушки капитана Енакиева и остатки батальона Ахунбаева, расстреляв
все патроны, в течение сорока минут отбивались от окружавших их немцев ручными
гранатами, а когда не стало гранат, то они дрались штыками, лопатами, чем
попало. Но так как немцы продолжали наседать, то капитан Енакиев позвонил в
дивизион и вызвал огонь батарей дивизиона на себя.
Ничего этого Ваня не знал. Но необъяснимая тревога
мало-помалу охватила его душу, когда он стал приближаться к знакомому месту.
Впрочем, это место тоже теперь было незнакомым. Ваня с
трудом узнавал его.
Вот позиция, откуда они первый раз стреляли прямой наводкой.
Ваня узнал её только по куче картофельной ботвы, немного сбитой набок, когда на
неё взбирался капитан Енакиев. Возле этой кучи раньше лежал пустой расколовшийся
ящик от патронов. Он и сейчас лежал здесь. Но теперь из него кто-то неизвестно
зачем вынул внутренние перегородки с луночками для патронов и бросил их тут же,
на замёрзшую землю.
Больше ничего знакомого не было. Главное, не было тех людей,
которые тогда здесь находились и которые-то и делали это место знакомым.
Мальчик пошёл дальше.
На том поле, где раньше лежала в цепи пехота Ахунбаева,
теперь дымился обугленный грузовик, со всех сторон окружённый взорвавшимися и
разлетевшимися орудийными патронами. И Ваня понял, что это был грузовик,
который, наверное, пытался подвезти капитану Енакиеву патроны.
Ещё дальше Ваня увидел два разбитых немецких танка, которых
тут раньше не было. Из одного развороченного танка торчала нога в серой
обгоревшей обмотке и в толстом башмаке, подбитом стёршимися железными
гвоздиками. Возле другого танка, с расщеплённым орудийным стволом, в воронке
валялась какая-то треснувшая склянка, похожая на электрическую лампочку. Из
этой склянки медленно вытекала густая прозрачная жидкость, горя неподвижным
пламенем — жёлтым и неярким, как фосфор.
Дальше всё поле было изрыто воронками. Большие и маленькие
воронки так близко находились одна от другой, что между ними невозможно было
найти ровного места, чтобы поставить ногу. Всё время приходилось опускаться
вниз и подыматься вверх. Ваня прошёл по этому полю шагов тридцать и совсем
устал.
Горячий пот покрывал его голову под тяжёлым шлемом. Тяжёлая
шинель давила на плечи.
Несколько незнакомых артиллеристов прошли мимо Вани. На
спине у одного из них был зелёный ящик с зелёной антенной, похожей на камышинку
с тремя узкими листьями.
Проехал незнакомый артиллерийский капитан на незнакомой
рослой вороной кобыле и за ним — незнакомый разведчик с автоматом на шее.
Всё вокруг было незнакомым, чужим под этим сумрачным, низким
небом, откуда холодный ветер нёс первые снежинки.
И вдруг Ваня увидел свою пушку. Она стояла немного
накренившись, и вместо одного колёса, которого почему-то не было, её подпирало
несколько ящиков от патронов, поставленных один на другой. Недалеко от пушки
стоял грузовик с откинутым бортом, и несколько человек в него что-то осторожно
грузили.
С замершим, почти остановившимся сердцем мальчик подошёл
ближе.
Поле против пушки было покрыто немецкими трупами. Всюду
валялись кучи стреляных гильз, пулемётные ленты, растоптанные взрыватели,
окровавленные лопаты, вещевые мешки, раздавленные гильзы, порванные письма,
документы.
И на лафете знакомой пушки, которая одна среди этого общего
уничтожения казалась сравнительно мало пострадавшей, сидел капитан Енакиев,
низко свесив голову и руки и боком, всем телом повалившись на открытый затвор.
Ване показалось, что капитан Енакиев спит. Мальчик хотел
броситься к нему, но какая-то могучая враждебная сила заставила его
остановиться и окаменеть.
Он неподвижно смотрел на капитана Енакиева, и чем больше он
на него смотрел, тем больше ужасался тому, что видит.
