Вся аккуратная, ладно пригнанная шинель капитана Енакиева
была порвана и окровавлена, как будто его рвали собаки. Шлем валялся на земле,
и ветер шевелил на голове капитана Енакиева серые волосы, в которые уже
набилось немного снега.
Лица капитана Енакиева не было видно, так как оно было
опущено слишком низко. Но оттуда всё время капала кровь. Её уже много натекло
под лафет — целая лужа.
Руки капитана Енакиева были почему-то без перчаток. Одна
рука виднелась особенно хорошо. Она была совершенно белая, с совершенно белыми
пальцами и голубыми ногтями. Между тем ноги в тонких старых, но хорошо
вычищенных сапогах были неестественно вытянуты, и казалось, вот-вот поползут,
царапая землю каблуками.
Ваня смотрел на него, знал наверное, что это капитан
Енакиев, но не верил, не мог верить, что это был он. Нет, это был совсем другой
человек — неподвижный, непонятный, страшный, а главное — чужой, как и всё, что
было в эту минуту в мире вокруг мальчика.
И вдруг чья-то рука тяжело, но вместе с тем нежно опустилась
на Ванин погон. Ваня поднял глаза и увидел Биденко. Разведчик стоял возле него,
большой, добрый, родной, и ласково улыбался.
Одна его могучая рука лежала на Ванином плече, а другую
руку, толсто забинтованную и перевязанную окровавленной тряпкой, он держал,
неумело прижимая к груди, как ребёнка.
И вдруг в душе у Вани будто что-то повернулось и открылось.
Он бросился к Биденко, обхватил руками его бёдра, прижался лицом к его жёсткой
шинели, от которой пахло пожаром, и слёзы сами собой полились из его глаз.
— Дяденька Биденко… дяденька Биденко… — повторял он,
вздрагивая всем телом и захлёбываясь слезами.
А Биденко, осторожно сняв с него тяжёлый шлем, гладил его
забинтованной рукой по тёплой стриженой голове и смущённо приговаривал:
— Это ничего, пастушок. Это можно. Бывает, что и солдат
плачет. Да ведь что поделаешь! На то война.
Глава 26
В кармане убитого капитана Енакиева нашли записку. Он
написал её перед тем, как вызвать огонь на себя. Хотя она была написана
второпях, но можно было подумать, что капитан Енакиев писал её в совершенно
спокойной обстановке, у себя в блиндаже. Такая она была аккуратная, чёткая, без
единой помарки.
А между тем в ту страшную, последнюю минуту, когда он её
писал, вокруг него почти уже никого не осталось.
Капитан Ахунбаев лежал на земле, раскинув из-под
плащ-палатки руки. Пуля пробила его широкий упрямый лоб в самой середине.
Только что Ковалёв сел на землю в такой позе, как будто он хотел снять сапог и
перемотать портянку, но вдруг повалился на бок и больше уже не двигался.
Однако капитан Енакиев в своей записке не забыл проставить
число, месяц, год и час, когда он её писал. Он даже обозначил место: «В районе
цели номер восемь». Подписав свою фамилию, не забыл поставить точку.
Записка была свёрнута треугольником и положена в наружный
карман гимнастёрки с таким расчётом, чтобы её легко можно было найти.
В этой записке капитан Енакиев прощался со своей батареей,
передавал привет всем своим боевым товарищам и просил командование оказать ему
последнюю воинскую почесть — похоронить его не в Германии, а на родной,
советской земле.
Кроме того, он просил позаботиться о судьбе его названого
сына Вани Солнцева и сделать из него хорошего солдата, а впоследствии —
достойного офицера.
Последняя воля капитана Енакиева была свято выполнена: его
похоронили на советской земле.
…После того как вьюга замела могилу первым снегом, Ваню
Солнцева потребовали на командный пункт полка, к командиру. И Ваня опять
услышал то слово, которое всегда для солдата обозначает перемену судьбы.
Командир артиллерийского полка объявил Ване, что он
направляется в суворовское училище, и сказал:
— Собирайся.
А через четыре дня по широкой ухабистой улице, ведущей от
вокзала к центру старинного русского города, шёл Ваня Солнцев в сопровождении
ефрейтора Биденко.
Они шли не спеша, с тем выражением достоинства и некоторого
скрытого недовольства, с которым обычно ходят фронтовики по улицам тылового
города, удивляясь тишине и беспорядку его жизни.
Биденко шёл налегке, с подвязанной рукой. За спиной у
мальчика был зелёный вещевой мешок. В этом мешке лежало множество нужных и
ненужных вещей, которые подарили Ване разведчики и орудийцы, соединёнными
усилиями собирая своего сына в дальнюю путь-дорогу.
Была в вещевом мешке и знаменитая торба с букварём и
компасом. Был кусок превосходного душистого мыла в розовой целлулоидной
мыльнице и зубная щётка в зелёном целлулоидном футляре с дырочками. Был зубной
порошок, иголки, нитки, сапожная щётка, вакса. Была банка свиной тушёнки,
мешочек рафинада, спичечная коробочка с солью и другая спичечная коробочка — с
заваркой чаю. Была кружка, губная гармоника, трофейная зажигалка, несколько
зубчатых осколков и два патрона от немецкого крупнокалиберного пулемёта — один
с жёлтым снарядиком, другой с чёрным. Была буханка хлеба и сто рублей денег.
Но, главное, там были тщательно завёрнутые в газету
«Суворовский натиск», а сверх того ещё в платок погоны капитана Енакиева,
которые на прощание вручил Ване командир полка на память о капитане Енакиеве и
велел их хранить как зеницу ока и сберечь до того дня, когда, может быть, и сам
он сможет надеть их себе на плечи.
И, отдавая мальчику погоны капитана Енакиева, полковник
сказал так:
— Ты был хорошим сыном у своего родного отца с матерью. Ты
был хорошим сыном у разведчиков и у орудийцев. Ты был достойным сыном капитана
Енакиева — хорошим, храбрым, исполнительным. И теперь весь наш артиллерийский
полк считает тебя своим сыном. Помни это. Теперь ты едешь учиться, и я надеюсь,
ты не посрамишь своего родного полка. Я уверен, что ты будешь прекрасным
воспитанником, а потом прекрасным офицером. Но имей в виду: всегда и везде,
прежде всего и после всего ты должен быть верным сыном своей матери-родины.
Прощай, Ваня Солнцев, и, когда ты станешь офицером, возвращайся в свой полк. Мы
будем тебя ждать и примем тебя как родного. А теперь — собирайся.
Ваня и Биденко прошли через весь город, заваленный
сугробами, и остановились перед большим домом екатерининских времён, с
колоннами и арками.
Город в сорок втором году некоторое время находился в руках
у немцев, и дом этот в иных местах ещё хранил на себе следы пожара.
