Грубо шурша плащом, он единым духом, не сделав ни одной
остановки, спустился мимо посторонившихся артиллеристов по обеим лестницам
вниз, бросил карту адъютанту, вскочил на коня и умчался, осыпаемый жёлтыми
листьями.
После этого капитан Енакиев снял со своей записной книжки
тугой резиновый поясок и перебрался к стереотрубе. В книжке были записаны цели.
Все эти цели были пристреляны. Но капитану Енакиеву хотелось, чтобы они были
пристреляны ещё лучше.
Ему хотелось добиться, чтобы в случае надобности его батарея
могла сразу, с первых же выстрелов, перейти на поражение, не тратя драгоценного
времени на повторную пристрелку. «Пройтись по целям» не представляло, конечно,
никакого труда. Но он боялся, что его батарея, выдвинутая далеко вперёд, на
линию пехоты, и хорошо спрятанная, может обнаружить себя раньше времени. Вся же
задача заключалась именно в том, чтобы ударить совершенно неожиданно, в самый
последний, решающий момент боя, и ударить туда, где этого меньше всего ожидают.
Такое место, по мнению капитана Енакиева, было на правом фланге боевого
участка, между развилками двух дорог и выходом в довольно глубокую балку,
поросшую молодым дубняком.
В данный момент это место не представляло ничего
интересного. Оно было пустынно. На нём не было ни огневых точек, ни
оборонительных сооружений. Обычно на полях сражений таких неинтересных, ничем
не замечательных мест бывает довольно много. Сражение проходит мимо них, не
задерживаясь. Капитан Енакиев это знал, но у него было сильное, точное
воображение.
В сотый раз рисуя себе предстоящий бой во всех возможных
подробностях его развития, капитан Енакиев неизменно видел одну и ту же
картину: батальон Ахунбаева прорывает немецкую оборонительную линию и загибает
правый фланг против возможной контратаки. Потом он нетерпеливо выбрасывает свой
центр вперёд, закрепляется на оборонительном склоне высотки, против развилки
дороги, и, постепенно подтягивая резервы, накапливается для нового,
решительного удара по дороге. Именно недалеко от этого места, между развилкой
дороги и выходом в балку, капитан Ахунбаев и останавливается. Он должен там
остановиться, так как этого потребует логика боя: необходимо будет пополнить
патроны, подобрать раненых, привести в порядок роты, а главное — перестроить
боевой порядок в направлении следующего удара. А на это необходимо хотя и
небольшое, но всё же время. Не может быть, чтобы этой паузой не воспользовались
немцы. Конечно, они воспользуются. Они выбросят танки. Это самое лучшее время
для танковой атаки. Они неожиданно выбросят свой танковый резерв, спрятанный в
балке. А в том, что в балке будут спрятаны немецкие танки, капитан Енакиев
почти не сомневался, хотя никаких положительных сведений на этот счёт не имел.
Так говорило ему воображение, основанное на опыте, на тонком понимании манёвра
и на том особом, математическом складе ума, который всегда отличает хорошего
артиллерийского офицера, привыкшего с быстротой и точностью сопоставлять факты
и делать безошибочные выводы.
«А может быть, всё же рискнуть, попробовать?» — спрашивал
себя капитан Енакиев, подкручивая по глазам окуляры стереотрубы.
Расплывчатый серый горизонт светлел, уплотнялся. Мутные
очертания предметов принимали предельно чёткую форму. Панорама местности
волшебно приблизилась к глазам и явственно расслоилась на несколько планов,
выступавших один из-за другого, как театральные декорации.
На первом плане, вне фокуса, мутно и странно волнисто
выделялись верхушки того самого леса, где стояла сосна с наблюдательным
пунктом. Даже один сук этой сосны, чудовищно приближённый, прямо-таки лез в
глаза громадными кистями игл и двумя громадными шишками.
За ним выступала полоса поля. По нижнему краю этого поля со
стереоскопической ясностью тянулась волнистая линия нашего переднего края. Все
его сооружения были тщательно замаскированы, и только очень опытный глаз мог
открыть их присутствие. Капитан Енакиев не столько видел, сколько угадывал
места амбразур, ходов сообщения, пулемётных гнёзд.
По верхнему же краю поля так же отчётливо и так же подробно,
но гораздо мельче, параллельно нашим окопам тянулись немецкие. И мёртвое
пространство между ними было так сжато, так сокращено оптическим приближением,
что казалось, будто его и вовсе не было..
Ещё дальше капитан Енакиев видел водянистую панораму
немецких тылов. Он прошёлся по ней вскользь. Быстро замелькали оголённые
рощицы, сплющенные болотца, возвышенности, как бы наклеенные одна на другую,
развалины домиков.
И наконец капитан Енакиев вернулся к тому самому месту между
развилкой дорог и узкой щелью оврага, которое было занесено в его записную
книжку под именем: «Дальномер 17».
Он напряжённо всматривался в это ничем не примечательное,
пустынное место, и его воображение — в который раз за сегодняшнее утро! —
населяло это место движущимися цепями Ахунбаева и маленькими силуэтами немецких
танков, которые вдруг начинали один за другим выползать из таинственной щели
оврага.
«Или лучше не стоит?» — думал Енакиев, стараясь как можно
точнее подвести фокус стереотрубы на это место. Это не была нерешительность.
Это не было колебание. Нет. Он никогда не колебался. Не колебался он и теперь.
Он взвешивал. Он хотел найти наиболее верное решение. Он хотел отдать себе
полный отчёт в том, что же для него всё-таки выгоднее: с наибольшей точностью
пристрелять «цель номер семнадцать», хотя бы для этого пришлось пойти на риск
преждевременно обнаружить свою батарею, или до самой последней минуты не
обнаруживать батарею, рискуя в критический, даже, быть может, решающий момент
боя потерять несколько минут на корректировку.
Но в это время внизу раздались голоса, лестница зашаталась,
послышалось дробное позванивание шпор и на площадку выскочил, тяжело дыша,
молодой офицер, почти мальчик, со смуглым курносым лицом и очень чёрными
толстыми бровями. Это был офицер связи. На его лице, которое изо всех сил
старалось быть официальным и даже суровым, горела жаркая мальчишеская улыбка.
Он стукнул шпорами, коротко бросил руку к козырьку, точно
оторвал её с силой вниз, и подал капитану Енакиезу пакет.
— Приказ по полку… — сказал он строго, но не удержался и,
ярко сверкнув карими глазами, взволнованно добавил: — …о наступлении!
— Когда? — спросил Енакиев.
— В девять часов сорок пять минут. Сигнал — две ракеты синих
и одна жёлтая. Там написано. Разрешите идти?
Енакиев посмотрел на часы. Было девять часов тридцать одна
минута.
— Идите, — сказал он.
