– Надеюсь, теперь вы говорите правду, –
пробормотал Дронго. – Хотя мне не нравится подобная роль приманки, будем
считать, что вы меня убедили.
– Вы останетесь? – спросил Якобсон. –
Надеюсь, вас не обидели мои слова?
– Ну что вы, – зло ответил Дронго, – они мне
даже польстили. Вы решили, что моя голова и мое тело более значимы, чем голова
Джорджа Осинского. Хотя бы для Шварцмана. Меня это радует!
Интересно, подумал он, что придумает этот мерзавец, если я
задам ему еще несколько вопросов. Но он не стал их задавать. Теперь он знал:
нужно, как обычно, рассчитывать только на себя.
Глава 13
На следующий день, соблюдая все меры предосторожности, они
выехали из отеля в Гранд-опера, хотя расстояние было совсем коротким и можно
было пройти пешком. Дронго лично проверил кабинет, отведенный для маэстро, и
коридор, в котором уже дежурили Хуан и Мартин. Брет должен был остаться у
автомобилей. Якобсон срочно вызвал из Америки еще нескольких телохранителей,
которые были размещены у входа в оперу.
Дронго обратил внимание на маленький магнитофон, снова
принесенный Якобсоном. Он видел, как укрепляли несколько таких приборов в
разных местах партера, чтобы включить их звук по сигналу, создавая, таким
образом, иллюзию грандиозного успеха.
Впрочем, в мире музыки, очевидно, существовали свои жесткие
схемы и законы, в которые он не хотел вмешиваться. Это было дело самого
Осинского и его необычного импресарио Песаха Якобсона, так назойливо и усердно
занимавшегося всеми вопросами американского композитора.
В точно назначенный час дирижер взмахнул своей палочкой, и
опера началась. Погас свет. Осинский, как обычно, сидел в своем кабинете. Он не
ходил в ложу и на предыдущих двух исполнениях оперы в Париже. Композитор
волновался, кусал губы, нервничал, не находил себе места, лицо покрывалось
пятнами. Все это демонстрировать на людях было нельзя, и поэтому Якобсон сам
благоразумно предлагал подопечному сидеть за кулисами, чтобы выйти на сцену по
завершении оперы, для своего триумфа.
Дронго еще раз обошел здание. Оно поражало размерами и
многочисленными коридорами. Он недовольно подумал, что это почти идеальное
место для покушения, когда нападающий может спрятаться или скрыться в любой из
комнат, окружающих основную сцену. Но пока все было спокойно. Или Шварцман еще
только готовил новый удар.
Играла музыка, а он по-прежнему перемещался по зданию. Минут
через двадцать после начала первого акта он наконец вошел в ложу, где сидели
Якобсон и Барбара. Женщина откровенно скучала. Музыка ее гениального
соотечественника и патрона ее явно не волновала. Зато она очень волновала
Якобсона, который смотрел не столько на сцену, сколько в зрительный зал,
пытаясь предугадать реакцию зрителей. Его нервировал любой недовольный жест.
Его интересовала даже мимика на лицах. Очевидно, ничего хорошего он не видел,
так как часто опускал бинокль и тяжело вздыхал.
Дронго больше смотрел на женщину, чем на представление,
разыгрывающееся на сцене. Увидев, что Барбара откровенно зевнула, он не
выдержал и, наклонившись, сказал:
– Кажется, вы не очень большая поклонница творчества
своего шефа?
– Нет, – серьезно сказала она, – я больше
люблю классическую музыку. Воспринимать же подобную мне несколько тяжело. Хотя,
может, в этом виновата я сама, а также отсутствие у меня музыкальной культуры.
В этот момент оркестр вообще заиграл нечто невообразимое, на
взгляд Дронго, и он усмехнулся.
– По-моему, в отсутствии подобной культуры можно скорее
обвинить самого маэстро Осинского, – прошептал он на ухо Барбаре.
Она, не выдержав, прыснула. Якобсон это заметил.
– Перестаньте немедленно, – свистящим шепотом
потребовал он, – на нас смотрят люди. Идите позвоните в американское
посольство. Узнайте, с каким преимуществом победил в Нью-Гэмпшире сенатор Доул.
И не забудьте подготовить поздравительную телеграмму.
Барбара кивнула и, поднявшись, вышла из ложи. Видимо, для
нее подобное задание было даже приятно. Оно избавляло от необходимости слушать
какофонию звуков маэстро Осинского.
Первый акт закончился. Занавес закрылся. В зале не раздалось
ни одного хлопка. Дронго и Якобсон вышли из ложи. Из зала начали выходить
зрители. Якобсон, взволнованный и несколько возбужденный, заметил, как две пары
пошли к гардеробу, явно намереваясь покинуть спектакль раньше времени. Одного
из уходивших он знал. Это был редактор «Фигаро». Он с ужасом подумал о том, что
завтра напишет «Фигаро». И ринулся в толпу.
Через несколько секунд заместитель министра культуры Франции
мадам Изабелла Шевалье почти бегом догоняла редактора, окликнув его уже на
лестнице. Редактор повернулся, чтобы поговорить с мадам Шевалье, и возможность
уйти была упущена. Заместитель министра громко восторгалась оперой маэстро
Осинского и приглашала редактора «Фигаро» на завтрашний банкет, устраиваемый
премьером в честь американского гостя. Против этого редактор «Фигаро» не мог
устоять и, к явному неудовольствию своей супруги, снова вернулся в зал.
От Дронго не укрылось, как стремительно бросился Якобсон к
мадам Шевалье, заметив, что уходит один из гостей. И как быстро сказал
несколько слов, заставивших уже немолодую женщину буквально бегом догонять
уходящих. От него не укрылся и взгляд, которым обменялись заместитель министра
культуры Франции и Песах Якобсон. Когда Шевалье удалось вернуть уже уходившую
семейную чету, она бросила вопросительный и победный взгляд на Якобсона. Но это
был не торжествующий взгляд победителя. Это был победный взгляд слуги, радостно
выполнившего порученное ему дело. И Дронго с нарастающим изумлением заметил,
как важно кивнул ей Якобсон.
«Какая связь между ними?» – тревожно подумал он. Именно
тревожно. Его начинала беспокоить подобная власть Якобсона, словно имевшего
своих людей во всех сферах жизни этой страны. Но начинался второй акт, и все
поспешили к своим местам. Дронго сделал еще один круг и проверил коридор, где
по-прежнему стояли Хуан и Мартин. Все было спокойно.
Он вошел в ложу, где уже сидел Якобсон. Услышав шум
открываемой двери, тот обернулся.
– Я думал, это Барбара, – раздражительно махнул он
рукой. – Почему она так задерживается? Можно было обо всем узнать за одну
минуту.
– Сейчас она придет, – постарался успокоить его
Дронго. – Кто это хотел уйти?
– Редактор «Фигаро». Он, между прочим, лично готовит
колонки о культуре.
– Нужный человек, – понял Дронго. – А та
женщина, которая его остановила? С которой вы беседовали?
Якобсон искоса взглянул на него.
– Вы это тоже заметили?
– Я должен все замечать, – серьезно ответил
Дронго, – у меня такая профессия.
– Да, я говорил с этой женщиной, – очень неохотно
признался Якобсон, – это заместитель министра культуры Франции мадам
Изабелла Шевалье. Мы знакомы уже много лет.
