Он на мгновение задумался.
– У вас настоящий женский дар утешения, – сказал
Дронго, – и понимания. Это тоже редкий дар, он дается только настоящим
женщинам. Может, поэтому вы бываете так нужны Джорджу Осинскому. Вам можно
исповедоваться. Рядом с вами мужчина чувствует себя сильнее. И чище.
Она ничего не сказала, а подошедший официант уже расставлял
на столике перед ними легкие закуски.
Еще через полчаса они поднимались по крутым и узким улочкам
Монмартра на Пляс-де-Театр, туда, где было царство современных французских
художников, их своеобразный мир, населенный единым братством людей, стремящихся
остановить время, запечатлев его в красках.
Они шли молча. После разговора в ресторане между ними
возникла какая-то связь, какой-то внутренний диалог, уже не требовавший лишней
вибрации голосовых связок, внутренняя музыка их разговора продолжалась. На
самой площади были расставлены картины десятков художников, предлагавших свои
творения зачастую за символическую плату в сто или двести франков. У одной из
картин они остановились. Это было небольшое полотно художника, решившего
рассказать о дожде на Монмартре. Краски были смазаны, силуэты расплывчаты,
человеческие фигурки очерчены зыбкими тенями, но все это создавало иллюзию
неясного, символического, размытого города, словно снова и снова стираемого
дождем и возникающего каждый раз в каком-то новом качестве. Дронго, не торгуясь,
купил картину за полторы тысячи франков. Для Монмартра цена, превышающая триста
долларов, была довольно высока. Но картина ему понравилась. Попросив художника
упаковать ее, он коротко сказал Барбаре:
– Это для вас.
Она не удивилась, будто ожидала такого подарка. В отель они
возвращались вечером, когда повсюду зажглись огни и Париж начал оживать: сонные
клетки его организма начали пробуждаться, а блеклые краски дневного света
уступали место неоновому великолепию вечернего города, так выгодно подчеркивая
все его многочисленные достоинства.
Уже войдя в отель, они узнали, что Осинский и его
многочисленные сопровождающие вернулись с прогулки полчаса назад. Барбара
отправилась в свой номер, чтобы привести себя в порядок. Дронго, поднявшись к
себе, разделся, принял душ и лишь затем позвонил Якобсону. Там никто не
отвечал. Он не удивился. Якобсон был как нянька при Осинском, всегда в его
апартаментах. Он набрал номер телефона апартаментов Осинского. Трубку снял
Якобсон.
– Где вы были? – недовольно спросил
Якобсон. – Я думал, что с вами что-то случилось. Могли бы оставить
записку.
– Вы считаете это разумным объяснением вашего
поступка? – вместо ответа перешел в нападение Дронго. – Кажется, мы
можем расторгнуть наш контракт уже сегодня. Я не привык, чтобы мой подопечный
сам решал вопросы своей безопасности.
– Вы ничего не поняли, – нервно заметил
Якобсон, – спуститесь к нам, мы должны объясниться. Кстати, ужинать мы
будем в номере. Барбаре я уже сказал об этом. Если хотите, можете быть
четвертым.
Дронго, ничего не ответив, положил трубку. Достал из шкафа
свой смокинг, в котором обычно появлялся на вечерних трапезах. «Интересно, что
в этот раз придумает этот скользкий тип?» – думал он, затягивая на шее
галстук-бабочку.
Вниз он спустился через десять минут. Как всегда, по
лестнице, заодно проверяя наличие посторонних людей. У входа в номер стоял
сотрудник службы безопасности отеля. Он не знал Дронго в лицо, и потому
пришлось позвать Хуана, который вышел из апартаментов, подтверждая, что мистер
Саундерс может войти.
Столик был накрыт, как обычно, в зале для гостей. Зал был
выдержан в традиционном для апартаментов «Ритца» стиле барокко. Если номер
Дронго можно было скорее отнести к образцам искусства ампира, то апартаменты, в
которых остановился Осинский, были лучшим номером «Ритца», и здесь царило
барокко. Изощренный стиль Людовика XIV, безупречные линии мраморных потолков,
высокие колонны, насыщенное световыми эффектами пространство, и, наконец,
светильники и кресла составляли в своем единстве необходимую гармонию, столь
характерную для этого стиля.
Дронго прошел в зал, где уже стояли Осинский и Якобсон.
Барбара сидела на небольшом диване в углу зала, листая какой-то журнал. Дронго
знал, как важно сразу, при внезапном появлении, обращать внимание на лица
людей. Когда, застигнутые появлением чужого, они еще не успели сменить свои
маски. Ведь человеческое лицо не просто раз и навсегда надетая маска. Оно
видоизменяется при каждом общении. При любой ситуации. И если вначале бывает
надета одна маска, то при появлении чужого человека она сразу меняется.
Войдя в зал, он обратил внимание на лукаво-хитрое выражение
Якобсона и несколько удивленно-мрачное лицо Барбары. Лицо маэстро он увидел не
сразу – тот стоял у окна. Но когда Осинский оглянулся, в его глазах мелькнуло
нечто похожее на азарт. Это насторожило Дронго, он раньше не замечал подобного
взгляда.
– Добрый вечер, – спокойно сказал он, – как у
нас дела? Кажется, вы сегодня выезжали на природу?
– Да, – подтвердил Якобсон, подойдя к нему
вплотную, – мистер Осинский плохо спал, и мы решили выехать за город.
Сейчас ему гораздо лучше.
Барбара подняла голову и испытующе смотрела на Дронго.
Именно так – испытующе. Это ему опять не понравилось. Что произошло между ними
за несколько минут до того, как он появился здесь?
– Может, вы мне объясните, почему вы решились на такой
риск? – спросил он Якобсона.
– Мы все просчитали, – возразил тот, – не
было никакого риска. Кроме Хуана и Мартина, с нами поехали еще три моих новых
охранника. И потом, мы были в загородном замке, куда никто из посторонних
попасть не мог.
Он сел в кресло, приглашая в соседнее собеседника. Осинский
отошел от окна и тоже сел в кресло, стоявшее рядом с Барбарой. Дронго обратил
внимание на его походку. Кажется, Осинскому пошла на пользу эта прогулка,
подумал он. Или это ему лишь кажется?
– Тем не менее я прошу вас в будущем избегать подобных
экспериментов, – сказал Дронго, – иначе я просто уеду из Парижа.
– Согласен, – кивнул Якобсон, – тем более что
мы уже завтра уезжаем в Брюссель.
– Вы все-таки хотите совершить это турне? – понял
Дронго.
– Мы подписали контракт, – терпеливо объяснил
Якобсон, – и просто не имеем права его нарушить. Слишком большие
неустойки. Кроме того, это нужно и для рекламы новой оперы маэстро. Ведь в
Париже все прошло как нельзя лучше.
«Почему так смотрит на меня Барбара?» – снова подумал
Дронго. Не так, как раньше. Что-то произошло. Она словно ждет, что он решит
какую-то важную задачу. Какую?! И Осинский тоже все время смотрит в его
сторону. А в голосе Якобсона появилась какая-то наглая уверенность. Уверенность
в чем? Что он должен понять именно сейчас?
– Это очень большой риск, – медленно сказал
Дронго, – нам нужно все просчитать. О готовящемся турне наверняка напишут
газеты, и Ястреб будет знать, где именно искать Осинского.
