– Я хотел извиниться перед вами.
– Ничего, – отмахнулся Дронго, – я привык к
этому. Все как обычно.
– Честно говоря, я думал, что меня трудно удивить. Но
вы меня удивили. Вернее, даже не вы, а ваш нестандартный образ мышления. Я даже
не мог предположить, что подобное возможно. Этот Шварцман не ястреб, а
настоящая змея. Хитрая, скользкая и очень коварная.
– Он профессиональный убийца, – уточнил
Дронго, – а я профессиональный аналитик. Значит, он обязан придумывать
различные способы убийства, а я обязан их предугадывать. По-моему, все
правильно. Вы ведь тоже прекрасно знаете свое дело… – он специально
выдержал паузу и закончил: —…менеджера композиторов. Вернее, знаете, как из них
делать гениев.
Якобсон оценил паузу. Он улыбнулся.
– Вам не нравится музыка Джорджа Осинского? – Он,
не мигая, смотрел на Дронго.
Тот выдержал этот взгляд.
– Не нравится, – сказал он, – если честно, то
я совсем не большой поклонник его несколько экстравагантной музыки.
Якобсон ничего не ответил. Просто молча поднял свой стакан
и, не сводя немигающих глаз со своего собеседника, выпил весь сок. Затем
сказал:
– От вас и не требовалось любить музыку нашего маэстро.
Вы должны только обеспечивать его безопасность.
– Безопасность Рэнди, – терпеливо напомнил
Дронго, – вы забыли.
– Я не забыл. Рэнди сейчас исполняет роль Осинского.
Значит, для всех он и есть настоящий Джордж Осинский. И мы не можем допустить,
чтобы его убили на глазах у всех. Иначе как мы объясним журналистам, зачем
решили подменить настоящего Осинского его двойником?
Дронго молчал. Он просто старался выдержать пристальный
взгляд Песаха Якобсона.
– Он не успокоится, – убежденно сказал
Дронго, – он как нацеленная стрела – остановиться не может. Либо попасть в
цель, либо разбиться, иного пути он не признает.
– Вы меня не успокоили, – раздраженно заметил
Якобсон, подзывая официанта. – Дайте нам два виски, – попросил он.
Дронго удивленно посмотрел на менеджера. Кажется, он
действительно сегодня несколько выбит из колеи. Официант быстро принес
требуемое, поставив пузатые стаканы, и так же быстро отошел. Якобсон поднял
свой стакан и залпом выпил содержимое. Льдинки ударились о стенки стакана,
легко зазвенев. Чуть отдышавшись, Якобсон заговорил:
– Дело в том, что нас действительно очень волнует этот
случай. Прежде всего мы хотим понять, почему Ястреб получил такое задание?
Почему он должен убить Осинского? Кому и почему мешает композитор, никого в
жизни не обидевший?
– А вы действительно этого не знаете? – спросил
Дронго, не притрагиваясь к стакану с виски.
Якобсон нахмурился.
– Что вы хотите сказать?
– Я просто спросил.
– Вы уже догадались, – понял Якобсон, – этого
следовало ожидать. Такого аналитика, как вы, нельзя иметь рядом с собой. Это
довольно опасно.
– Я понял все уже в Париже. Последние события только
подтвердили мою правоту. Насколько я знаю, после первичных выборов в Южной
Каролине сенатор Доул впервые вышел в лидеры. Через два дня пройдут решающие
«праймериз» в Огайо, Иллинойсе, Мичигане. Думаю, тогда станет ясно, что сенатор
Доул побеждает соперников и будет выдвинут на республиканском съезде кандидатом
в президенты США, – произнес Дронго.
Якобсон даже оглянулся.
– Не нужно так громко говорить, – попросил он.
– Мы можем подняться в ваш номер, – предложил
Дронго. – У вас нет скэллера?
– У меня он в кармане, – кивнул Якобсон, –
просто я боюсь, что нас могут услышать.
– Значит, я прав. Сенатор Боб Доул. Будущий кандидат в
президенты США. Главная цель вашего Фонда. У вас работают просто потрясающие
аналитики.
– Идемте, – поднялся Якобсон, – поговорим
лучше в галерее. Я думаю, там будет удобнее.
Дронго, так и не притронувшийся к своему виски, вышел
первым. Якобсон подписал счет за выпитое в баре и вышел следом. В арт-галерее
он догнал Дронго.
– Вы действительно давно догадались обо всем? Или
только сейчас?
– В Париже. Когда вы предложили мне уехать после
первичных выборов в Нью-Гэмпшире, где сенатор Доул неожиданно проиграл выборы
своему основному сопернику Пэту Бьюкенену. Тогда вы решили, что ваша игра
провалилась, и даже посоветовали мне уехать. Но на следующий день, когда все
встало на свои места и пришли известия о последующих победах Доула, вы изменили
свое мнение. А заодно изменился и тон статей, рассказывающих о триумфе оперы
Джорджа Осинского.
– Я должен был предусмотреть все, – сказал,
заметно волнуясь, Якобсон. – Кажется, вы узнали слишком много.
– Ровно столько, чтобы оценить всю гигантскую
аналитическую деятельность вашего Фонда. Я не знаю, на кого вы работаете,
мистер Якобсон, но должен признать, что работаете здорово. Еще пять лет назад в
Лос-Анджелесе прозябал в неизвестности композитор Джордж Осинский, влачивший
нищенское существование и пытавшийся пробиться в Голливуд. Не удивляйтесь, я
неплохо поработал с компьютером и знаю всю биографию Осинского.
Именно пять лет назад появились вы, мистер Якобсон. Как
ангел-хранитель, протянувший руку помощи Осинскому. Именно с того дня, как вы
стали менеджером композитора, начались его грандиозные успехи и всемирная
популярность. Я пытался понять, чем вызван подобный альтруизм. Неужели ваш Фонд
всерьез заинтересовался новаторской музыкой Осинского? Или эстетикой его
произведений? Но, немного узнав вас, я понял, что ошибаюсь. Вы слишком
рациональны, чтобы быть эстетом. И слишком большой прагматик, чтобы стать альтруистом.
Значит, дело в другом.
Якобсон слушал молча, не перебивая.
– Тогда, в Париже, я провел параллельное исследование
жизни Кэтрин Муленже. – При упоминании этого имени Якобсон заметно
вздрогнул, но снова не произнес ни слова. – У нее удивительная судьба,
напоминающая судьбу нашего маэстро. Пик ее популярности каждый раз приходился
на начало президентских выборов во Франции, когда у ее близкого друга Жака
Ширака появлялись хоть какие-то шансы пройти во второй тур и выиграть
президентскую гонку. Сегодня мадам Муленже самый популярный прозаик Франции, а
ее близкий друг – президент Франции.
– Ну и что? – не выдержал Якобсон. – Что в
этом удивительного?
– Ничего. Просто я провел некоторые параллели. Пять лет
назад стало ясно, что Джордж Буш, выигравший войну в Персидском заливе, просто
обречен остаться президентом на второй срок. Так полагали многие. Но не ваш
Фонд. Очевидно, вы сумели просчитать гораздо лучше многих американских
аналитиков и смогли разглядеть будущее недовольство народа, которое обязательно
должно было сказаться на выборах.
– Это невозможно просчитать, – нервно дернулся
Якобсон, – это все из области предположений.
