– Нет.
Столовая здесь была не нужна. Алексей нечасто бывал в Милане, а когда бывал, то не принимал у себя гостей. Тогда зачем ему столовая? Чтобы сидеть в ней одному?
Лишь этим утром он мог бы сидеть в ней с Мэдди… От этой мысли сердце его еще больше сжалось.
– Тогда мы позавтракаем здесь, – сказала Маделин, и голос ее был наигранно веселый.
Она отнесла тарелки в гостиную и поставила их на кофейный столик. Затем села рядом с ним, но не стала есть, лишь ковырялась вилкой в тарелке.
Алексей расстраивал ее. Но ведь он ничего ей не обещал – кроме того, что произошло вчера вечером в его спальне, – и она знала это. И если она забыла об этом сейчас, это не его вина.
– О! – Поставив тарелку на кофейный столик, Маделин встала. – Я забыла заварить тебе чай.
– Ты не должна заваривать мне чай, Мэдди.
Но она уже направилась на кухню:
– Алекс, чай очень хороший.
Она звала его уменьшительным именем, хлопотала на кухне. Заваривала ему чай, будто она была его…
– Ты не моя жена, Мэдди, – произнес он тихим и ровным голосом.
Она застыла на месте, и тело ее напряглось. А потом она повернулась к нему:
– Я знаю это. Я всего лишь приготовила тебе завтрак. И вовсе не пытаюсь быть твоей женой.
– Хорошо. Потому что у меня нет никакого желания жениться на тебе, как и на любой другой женщине.
Она снова отвернулась от него, но он успел увидеть бесконечную боль в этих ясных, голубых, как небо, глазах. И от этого в груди его стало тесно. Он заставил ее страдать…
Сжав зубы, Алексей собрал все силы, чтобы снова взять себя в руки. Он прекрасно мог владеть собой. Лишь однажды он утратил над собой контроль – и после этого поклялся никогда не допускать этого.
Но в Мэдди было нечто… в прошлый раз он даже забыл о презервативе. Такого раньше с ним никогда не было. Предохранение было существенной частью секса, и он всегда заботился об этом. Разве можно получать удовольствие, когда твоя любовница рискует забеременеть или ты рискуешь подхватить какую-нибудь заразу?
И все же вчера Алексей совершенно забыл о презервативе. И вспомнил об этом только тогда, когда шел в душ. Он ничего не сказал Маделин. Не хотел беспокоить ее без причины. Вероятность забеременеть была очень небольшая, а со здоровьем у него все в порядке.
Но глубоко внутри Алексей понимал – ему просто не хотелось признаваться ей в том, что она заставила его забыть об этом. Он даже не хотел признаваться в этом самому себе, но вынужден был сделать это.
Алексей услышал, как звякает ложка о край чашки. Маделин слишком усердно размешивала чай. Внезапно она повернулась к нему, лицо ее было спокойным, но он понимал, какими усилиями ей это далось.
– Я не твоя жена, Алексей. И даже не претендую на это, потому что знаю: ты к этому еще не готов. Так и должно быть. Я много перенесла в своей жизни. Но это не может сравниться с тем, что перенес ты. Но я переживаю за тебя, забочусь о тебе и хочу сказать – это не представляет для тебя никакой угрозы.
Он встал с дивана, пульс его учащенно бился.
– Я не просил тебя заботиться обо мне. Не просил готовить мне завтрак. Ведь мы договорились – между нами нет ничего, кроме сексуальных отношений.
Маделин вышла в гостиную из кухни. Теперь он мог видеть ее бледность и эти темные круги под глазами… Ему захотелось прикоснуться к ней. Утешить ее. Но ведь именно он был источником ее боли. Было бы очень странно, если бы он причинял ей боль, а потом сам пытался бы облегчить ее.
– Да, договорились. Ведь именно я выдвинула эти условия, не так ли? Но… это забавно, и я не ожидала этого, но ты… ты излечил меня, Алексей, – сказала она, и голос звенел от переполнявших ее чувств. – Много лет я носила в себе чувство злобы. Я злилась на то, что случилось со мной в моем прошлом, но больше всего злилась на саму себя. Я застряла там, считая себя той маленькой девочкой, которую никто не любит, которая посмела завести роман с женатым мужчиной. В результате к чувству злости прибавилось еще и чувство вины. Именно такой я тогда была. Но ты все изменил.
– Нет. Я ничего не изменил, Мэдди. – Он просто был еще одним человеком, который использовал ее. И если он не расстанется с ней, то будет использовать и впредь.
Алексей открыл рот, чтобы сказать эти слова, а затем велеть ей уйти. Но сердце его так больно сжалось, что он не смог проронить ни слова.
Мэдди продолжала настаивать на своем:
– Нет, изменил! Я понимаю, мне нельзя было влюбляться в тебя – ты меньше всего на свете подходишь для этого, – но я все-таки… влюбилась. Я люблю тебя. Именно ты показал мне – любовь существует на свете. И любовь нельзя использовать для того, чтобы подавлять другого человека и манипулировать им. Ты не используешь любовь против меня. Я знаю, ты не сделаешь этого.
– Твое доверие ко мне неуместно, – прорычал он. – Как и твоя любовь.
Маделин опустила глаза, больно прикусив губу:
– Конечно, ты не собираешься вставать передо мной на колени и клясться мне в вечной любви, Алексей. Я совсем не жду этого. Но это не означает, что мы не можем оставаться вместе.
– Мне кажется, ты меня не понимаешь, – сказал он, проигнорировав боль, кольнувшую его в сердце и отдавшуюся во всем теле. – Мне не нужна твоя любовь. Я не хочу ее.
– Алексей… – Она шагнула к нему.
– Стой! Мэдди, ведь ты хотела только секс – и больше ничего! И ты его от меня получила. Больше я тебе ничего не могу дать. Я не собираюсь ни на ком жениться, меня устраивают любовницы. И устраивают до тех пор, пока они податливые и доступные.
Он видел, как свет в ее глазах погас.
Боль в его сердце стала невыносимой. Но если он не сделает это сейчас, если не заставит ее теперь уйти, то она будет страдать еще больше. И что может предложить эмоционально травмированный мужчина такой женщине, как Мэдди? Она сама была эмоционально травмирована. Теми людьми, которые должны были заботиться о ней…
Он не мог дать ей ничего, кроме собственных комплексов, собственной боли. Собственной слабости, недостойной мужчины.
– Для меня не имеет значения, какие проблемы есть у женщины, если секс с ней меня вполне удовлетворяет.
Она отпрянула от него, будто он ее ударил. И ему потребовалось усилие, чтобы остаться на месте. Не дотронуться до нее, не утешить, не поцеловать…
Он не имел права делать это. Не имел права требовать любви от такой женщины, как Мэдди, когда не мог предложить ей ничего взамен. Но как же он хотел этого! Больше всего на свете…
Она взглянула на него, яростно заморгав.
Мэдди не сломается, во всяком случае не сейчас. Он знал это. Она слишком сильная. Или слишком упрямая. А может быть, и то и другое.
