Можно сказать, что «не так». Вот полюбуйся, что печатают,
негодяи. Палец, похожий на миниатюрный хрен в морщинистом гондоне, упирается в
стихотворение «На Красной площади». Нугзар мучительно читает:
На площадь в потоке колонн
Под звуки чеканного марша
Вплывает заря знамен.
Вливается грохот металла
И кованый цокот копыт.
И в солнечном шелке алом
Октябрьский
ветер
кипит.
Но вот за полками пехоты
Проходят полки труда,
Заводы идут, как роты,
И песня
звенит
в рядах.
«Читай вслух!» – вдруг гаркнул Берия. Нугзар вздрогнул:
таким криком можно и без пистолета человека пришить. Все-таки набрался
мужества, развел руками: надо иногда показывать характер чекиста. «Не понимаю,
что тут такого читать, Лаврентий Павлович?» Берия нервно хохотнул, вырвал
газету: «Не понимаешь? Тогда слушай, я тебе сам прочту с чувством, с толком, с
расстановкой». Он начал читать, то и дело останавливаясь, упираясь пальцем в
строку, взглядывая на Нугзара и продолжая, распалялся каким-то странным
бешенством, часто делая неправильные ударения в русских словах.
Сегодня у стен кремлевских
Спортсменов
я узнаю.
Отвага,
юность
и ловкость
Проходят
в строгом строю.
Над площадью
солнца лучи,
Золотом
плиты
облиты,
Приветствуют москвичи
Любимцев своих
знаменитых.
Колонны шагают легко,
И Красная площадь
светлеет,
Стоит полководец веков
На
мраморном
Мавзолее.
Бессильная ярость
за океаном,
От злобы
корчатся
черчилли,
А он
строительством мира
занят —
Будущее
вычерчивает.
По всей неоглядной Отчизне,
Равненье
на Кремль
держа,
Строится коммунизм
По Сталинским
чертежам.
Вскипают
в степи седой
Полезащитные
полосы,
Тундра
в осаде садов
Покорно
пятится
к полюсу.
Встают города,
расцветают пески,
Распахнуты
светлые дали!
И нам,
как имя Отчизны, близки
Два имени,
Ленин и Сталин!
«Ну вот, – чтение закончилось как бы в каком-то
изнеможении. – Ну, что теперь скажешь?»
«Ничего не понимаю, Лаврентий Павлович», – без всякого
сочувствия ответил помощник. Он и в самом деле не понимал, ради чего тут было
устроено, один на один, такое фиглярство вокруг стиха. «Ах, ты не понимаешь,
Нугзар? Это печально. Если даже ты не понимаешь, то на кого же я могу
положиться? Только на свое чутье?»
«Простите, Лаврентий Павлович, что же тут можно найти? Тут
все, что полагается...»
«Эх, Нугзар, Нугзар, не по-дружески себя ведешь... Сколько
раз я тебя просил, один на один не называй меня по отчеству, Нугзар-батоно. Я
тебя всего на десять лет старше, всю жизнь вместе работаем, понимаешь...»
Отшвыривает «Советский спорт», начинает расхаживать по кабинету, причем ходит
так, что только и жди, как бы не повернулся с пистолетом. «Никто меня не
понимает в этой блядской конторе, кроме Максимильяныча!» Имеется в виду
Маленков. «Ты что, Нугзар, между строк не можешь читать? Не видишь, сколько тут
издевательства? Над нами над всеми издевается негодяй! Как его зовут? Посмотри,
как подписывается? Евг. Евтушенко. Что это за фамилия такая, Евг. Евтушенко? С
такой фамилией нельзя печататься в советской прессе!»
«Слушай, Лаврентий, дорогой, что такого в этой
фамилии, – возразил Нугзар в том стиле, который вроде от него
требовался. – Обыкновенная украинская фамилия, а „Евг.“ – это, наверное,
сокращение от „Евгений“...»
«Я этому Евгению не верю! – взвизгнул Берия. –
Меня чутье никогда не подводило! Суркову верю, Максиму Танку верю, даже
Симонову верю, даже Антанасу Венцлове, а этому нет! Откуда такой взялся –
Евг.?»
Вдруг смял комом «Советский спорт», ударил ногой, как
вратарь, выбивающий мяч. «Проверить и доложить, товарищ Ламадзе!»
Одернул пиджак, нахмуренный пошел к столу читать протоколы
ленинградских допросов.
Нугзар тогда подумал: сам с собой играет в кошки-мышки,
зловещий бандит. Пытается отвлечься от бесконечных убийств. Конечно, нелегко
забыть, как вот в этом же лубянском кабинете поросенком визжал под допросом
вчерашний член Политбюро Николай Вознесенский. А сколько таких «поросят» у него
на совести! У всех у нас. Все мы тут черные духи, дьяволы, иначе и не скажешь.
Однако этот хочет отвлечься: девчонки, спорт... Вот он читает эту газетенку,
такой, видите ли, нормальный болельщик, и вдруг опять мрак накатывает, опять
крови захотел, теперь какого-то Евг. Евтушенко...
А тот, несчастный, и не подозревает, кто им заинтересовался.
Старается, делает из одной строчки три себе на пропитание, то есть под
Маяковского крутит. Наверное, какой-нибудь бывший лефовец, пожилой и замшелый
неудачник...
