Шеф протягивал ему свой охотничий бинокль. Он влюблен,
оказывается. Влюбленный кабан. Такому бы хороший заряд в лоб, чтобы стекла
посыпались. Нугзар подкрутил колесико. Ничего не скажешь, хороша цейсовская
оптика. Перед ним отчетливо выделялось из толпы прелестное детское лицо:
светлые глаза избалованной красоточки, крутой лобик, говорящий о мало
испорченной породе, тоненький и чуточку, самую чуточку, длинноватый носик,
полнокровные губки, мелькающий между ними, словно язычок огонька, изничтожитель
мороженого. Все это овевалось под нарастающим ветром трепещущей волной
каштановых волос.
– Хороша! – проговорил генерал-майор Ламадзе.
– А я что говорил! – воскликнул маршал Берия. Изо рта
пахнуло, как из преисподней. Зубы не чистит, мученик идеи!
– Хороша будет! – закончил свою мысль Ламадзе.
– Что значит будет? – возмущенно возопил Берия, словно
гадкий мальчик, у которого отнимают кость. Пардон, что-то тут не сходится: гад,
срака!
– Года через два-три хороша будет, – мягко и лживо
улыбался Нугзар. Почему-то он не мог себе представить, что подойдет к этой
девчоночке, покажет ей свою эмгэбэшную книжку и поволочет затем в лимузин. К
кому угодно, но только не к этой! Пусть хоть глаза выкалывает, не пойду!
– Ты говоришь не как кавказец, – продолжал чванливо, с
выпячиванием подбородка брюзжать Берия. – Вспомни, в каком возрасте в
Азербайджане девчонок берут в постель.
В Азербайджане может быть, думал Ламадзе, в цивилизованных
христианских странах никогда! Его собственная дочка Цисана, между прочим, тоже
подходила уже к «возрасту», кажется, уже месячные начались, и хоть держалась
еще за мамкину юбку, а вдруг... через годик привлечет внимание какого-нибудь,
если можно так сказать, тлетворного маршала. От этой мысли потемнело в глазах.
Убойной силы у меня в правой руке еще достаточно, вот этим биноклем со всего
размаху прямо под челюсть, чтобы проломить основание черепа...
– Притащить девчонку, товарищ маршал? – вдруг спереди
бойко сделал запрос верный Шевчук.
– Зачем ты пойдешь?! Зачем не Нугзарка пойдет?! –
взвизгнул Берия. Когда злится, начинает неправильно говорить по-русски.
Нугзар весело рассмеялся:
– Я просто подумал, Лаврентий, что по закону РСФСР...
ха-ха-ха, ведь мы же на территории РСФСР, нас... ха-ха-ха, могут привлечь за
растление малолетних...
Мысль о привлечении по закону РСФСР показалась Берии такой
забавной, что он даже на минуту забыл о девчонке.
– Ха-ха-ха, ну, Нугзар, насмешил... все-таки ты еще не
совсем занудой стал... Шевчук, слышал? По закону РСФСР!
В этот момент вся диспозиция возле метро «Парк культуры»
резко переменилась. К девчонке подошел молодой крепкий парень в короткой
суконной заграничного покроя куртке. Снисходительно и уверенно хлопнул ее по
попке. Девчонка обернулась и радостно бросилась ему на шею, не выпуская,
однако, полусъеденного мороженого. Парень сердито отмахивался от сладких
капель. Схватив за руку, бесцеремонно потащил ее через толпу к пришвартованному
под фонарем могучему мотоциклу. Через несколько секунд мотоцикл уже отчаливал,
сразу же разворачиваясь в сторону Садового кольца. Девчонка сидела на заднем
сиденье, обхватив парня вокруг талии, то есть по всем правилам послевоенного
московского романешти.
– За ними, товарищ маршал? – вскричал Шевчук.
Восклицанием этим он, разумеется, только лишь выказывал стопроцентную
преданность и двухсотпроцентное рвение. Может ли возникнуть по Москве более
нелепое зрелище, чем бронированный «паккард» второго человека в государстве,
преследующий фривольную парочку на мотоцикле? Передавать приказ машине
сопровождения тоже было нелепо: за эти несколько минут мотоцикл умчится далеко,
ищи-свищи его по необъятной Москве. Да и вообще сам стиль бериевской похотливой
охоты не предусматривал суеты, спешки, погони. Наоборот, все должно проходить в
медленном неотвратимом, как сама нынешняя власть, гипнотизирующем темпе. В
общем, сбежала антилопка!
– Это все из-за тебя, Нугзар, – с досадой, но, к
счастью, без особенной злобы проговорил Лаврентий Павлович. – Малолетку,
видите ли, пожалел, а за ней как раз и подъехал ебарь. – Вдруг
расхохотался: – Это же анекдот, привлекут, говорит, к ответственности за
растление, а за малолеткой ебарь-шмобарь тут же подъезжает!
Нугзар, сообразив, что опасность вдруг утекла по прихотливым
извивам тиранической психологии, тоже охотно расхохотался, закрутил красивой
головою с благородными седыми опалинами на висках.
– Сплоховал, сплоховал я, Лаврентий. Отстал от жизни,
старею, наверное.
– Ну, вот теперь за это сам и ищи новую дичь! – весело
хихикал Берия. – Даю тебе пять минут. На ночь глядя нам надо еще к Хозяину
заехать.
Он нажал кнопку. Из вмонтированного в спинку переднего
кресла шкафчика выехал поднос с коньяком, хрустальными стаканами, боржомом и
лимончиком. Неудачу надо быстро запить и зажевать лимоном.
Дичь не заставила себя ждать. Из недр метрополитена явилась
прямо как по заказу московская Афродита с плебейской юной мордахой, завершенный
вариант наложницы. Не говоря ни слова, Берия кивнул. Нугзар выпростался из
«паккарда» и двинулся к девушке.
По разработанной схеме в таких случаях он должен был быть
чрезвычайно вежлив, что было нетрудно, учитывая хорошее в общем-то тифлисское
воспитание. Ему надлежало притронуться к козырьку – если в штатском, то к полям
мягкой шляпы, – затем извлечь, увы, не то, что вы думаете, уважаемый
читатель, а наводящую на всех ужас книжечку МГБ и только потом уже мягким
баритончиком произнести: «Простите за беспокойство, но с вами хочет поговорить
человек государственной важности». Нугзар всю эту схему выполнял неукоснительно
за исключением сакраментальной фразы, которую он подавал на свой манер:
«Простите за беспокойство, но с вами хочет поговорить один из государственных
мужей Советского Союза». Какая разница в конце концов, однако ему казалось, что
он вносит в ситуацию какую-то убийственную иронию. Именно этими
«государственными мужами Советского Союза» он как бы на одно мгновение убивал
злодея, а самого себя спасал от грязнейшего унижения. Неизвестно еще, как шеф
реагировал бы, узнай он о нугзаровском варианте приглашения: ведь до недавнего
времени он даже и от верного оруженосца, и может быть особенно от него, ждал
подвоха. Сейчас, кажется, он уже не ждет от меня ничего, кроме подлейшего раболепия,
ну а жертвам, тем уж не до словесной игры: естественно, голову теряют от
страха, ничего не помнят.
