Борис притушил каблуком сигарету и тут же начал новую.
Хулиганы стояли у закрытого киоска и смотрели в его сторону. Может, хотят
потолковать пацаны? Хорошо бы сейчас с этими двумя поговорить. Одному – левой
по печени, другому – правой в зубы. Отлетит прямо вон к тому забору. Говна не
собрать! Сейчас самое время поговорить с этими двумя «костиками». Он прошел
вплотную к ним и внимательно посмотрел в лица. Оба испуганно отвели глаза. Один
шмыгнул носом.
* * *
Не менее трех часов продрожала ученица парикмахерского
училища Люда Сорокина в особняке на улице Качалова в ожидании неизвестности. А
чего, казалось бы, бояться девушке в такой уютной роскошной обстановке?
Огромный нежнейшего ворсу ковер покрывает пол салона, вот именно, иначе и не
скажешь, салона с мягкими неназойливыми, да еще и затененными изящными
абажурами, источниками света. В трех узких хрустальных вазах стоят три
расчудеснейшие розы: красная, розовая и кремовая. Еще два великолепных ковра,
правда, не новых, явно бывших в употреблении, один с какими-то маврами в
крепости, другой с морскими чудовищами, свисают со стен. На третьей стене
библиотечные полки с книгами в кожаных переплетах. Четвертая стена
задрапирована товаром высшего класса, шелк с кистями, за драпировкой высоченное
окно; в шелковую щелку видать – под окном взад-вперед прохаживается военный.
Что еще заметила Люда Сорокина за эти три часа? В углу стоит мраморная фигура
обнаженной девушки, такая фигура, как вроде у самой Люды, когда ее можно увидеть
в зеркале Даниловских бань по дороге в моечную залу. Как раз вчера Люда была с
матерью и соседкой в бане и очень хорошо промыла все сокровенные места.
Мраморная девушка остатками одежды прикрывает свое главное место, но на губах у
нее порочная улыбка. У Люды губы дрожат: неизвестно, что ее ждет в салоне,
какие обвинения будут предъявлены. Вот еще одно непонятное наблюдение. Таких
красивых зеркал, как из Даниловских бань, то есть в резных рамах, здесь целых
три. Слева от койки, справа от койки и, что еще довольно интересно, в наклонном
виде прямо над койкой. Ну вот, значит, и койка, похожая, как бы старший мастер
Исаак Израилевич сказал, на произведение искусства. Эту койку даже и койкой-то
не назовешь, потому что по жилплощади она, может быть, не уступает всей
сорокинской комнате в дальнем Замоскворечье, то есть 9 кв. метров. У нее есть
головная спинка из резного дерева, там, мама родная, сплетаются два лебедя, а
вот ножная спинка отсутствует. Койка очень низкая, полметра высотой, под ней не
спрячешься. В общем, это, конечно, не койка, а вот, как в «Королеве Марго»
Александра Дюма написано, ложе. Вот именно, ложе, покрытое опять же ковром с
переплетенными цветами, и кроме того, разбросаны бархатные подушки. Оно,
кажется... Люда оглянулась, потрогала рукой поверхность: тугое и малость
пружинит. Что со мной тут будут делать? Неужели, как в училище говорят, будут
совокуплять с мужским органом? Да ведь генерал же такой красивый приглашал,
такой солидный. Ой, лишь бы не расстреляли!
Приходила тетька в кружевном фартучке и в такой же наколочке
на голове. Принесла поднос, мама родная, с очаровательными фруктами и с тремя
шоколадными наборами, в каждом серебряные щипчики. «Дамочка, дорогая, где я
нахожусь?» Тетька улыбнулась совсем без душевной теплоты. «Вы в гостях у
правительства, девушка. Кушайте эти вкусные вещи».
Люда съела одну штучку. Ой, какая же вкусная, моя любимая,
которую и пробовала-то один раз в жизни: орех в шоколаде! Ну, правительство
ведь не расстреливает же, само-то ведь оно не расстреливает же. Ну, ведь и
совокуплять, наверное, не будут, иначе как-то будет выглядеть несолидно. Вдруг
заиграла музыка, и от этих звуков симфонических Люда опять вся затрепетала и
поняла, что добром отсюда все же не уйдешь. И вот наконец через три часа пришел
старик в театральном халате с кистями, как на занавеске. На голове ковровая
тюбетейка, на мясистом носу очки без дужек, кажется, называются «пениснэ». Люда
вскочила, ну прямо как эта мраморная девушка, хоть и была вся одетая.
– Добрый вечер, – культурно сказал старик, кажется,
нерусский. – Как вас зовут?
– Люда, – пролепетала юная студентка волосяного
искусства. – Люда Сорокина.
– Очень приятно, товарищ Люда. – Он протянул руку.
Кажется, он только Люду услышал, Сорокина ему как будто без надобности. –
А меня зовут Лаврентий Павлович.
От страха Люде это довольно благозвучное имя показалось
каким-то жутким «Ваверием Саловичем».
– Не надо волноваться, товарищ Люда, – сказал Ваверий
Салович. – Сейчас мы будем ужинать.
Он сел рядом с Людой в кожаное кресло и нажал какую-то
кнопку на высокохудожественном столике. Почти немедленно давешняя женщина
вместе с военнослужащим вкатила столик на колесиках; Люда даже и не знала, что
такие бывают. Все блюда прикрыты серебряными крышками, кроме хрустальной вазы с
холмом икры. Этот продукт Люде был знаком еще по культпоходу в ТЮЗ, когда в
антракте угощались бутербродами. Вот что было совсем малознакомо, так это
ведерко на столе, из которого почему-то торчало горлышко бутылки. Две других
бутылки приехали самостоятельно, то есть без ведрышек. Все расставлено было на
художественном столике перед Людой и Ваверием Саловичем. После этого
обслуживающий персонал укатил свое транспортное средство. Ваверий Салович
улыбнулся, как добрый дедушка, и продемонстрировал Люде, как надо разворачивать
салфетку.
– Вы любите Бетховена? – спросил он.
– Ой, – выдохнула Люда.
– Давайте-ка начнем с икры, – посоветовал он и строго
добавил: – Надо съесть сразу по три столовых ложки. Это очень полезно.
Может быть, это доктор правительственный, подумала Люда.
Медосмотр?
– Как вы чудно кушаете эту серебристую икру, товарищ
Люда, – улыбнулся Ваверий Салович. – У вас губки, как черешни. И
наверное, такие же сладкие, а? – Он гулко, заглушая музыку, расхохотался.
Нет, медики так не смеются. – А вот теперь надо выпить этого
коллекционного вина.
Собственноручно Ваверий Салович наполнил хрустальный бокал
темно-красным и прозрачным напитком.
– Да ведь я же не пью, товарищ, – пробормотала она.
Он лучился добротой.
– Ничего, ничего, вам уже пора пить хорошее вино. Сколько
вам лет? Восемнадцать? Скоро будет? Охо-хо, опять эти законы РСФСР! Ну-ну,
пейте до дна, до дна!
Люда сделала глоток, потом еще глоток, еще, ну, никак не
оторвешься от этого вина. Вдруг рассмеялась соловьиной трелью: «Ваверий
Салович, вы, наверное, доктор?» Показалось, что покачивается на волнах. Весь
стол покачивался на мягких волнах. Приятнейшие волны раскачивают всю нашу
комнату – вот Ваверий Салович правильное слово нашел: будуар...
– Вам нравится наш будуар, Людочка?
